Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
Ехали неспешно, дабы не томить лошадей, и Шереметев решил, пользуясь случаем, объехать почти все свои владения и деревни, которых к этому времени имел уже немало.
Хотелось их и жене молодой показать, и самому хозяйским глазом окинуть. Объехав свои подмосковные вотчины, отправился в Воротынь, оттуда в Иваньковскую волость, потом в Карачаров — эвон какого крюка дал. Но встречали везде графа с графиней, как и положено, с честью и хлебом-солью.
В некоторых он лишь обедал, а в других задерживался. И первым
— А где кобыла Стрелка со звездочкой во лбу?
— На выпасе, ваше сиятельство.
— Велите пригнать, хочу увидеть.
Пригоняли с поля кобылу, граф любовно похлопывал ее, допытывался:
— Покрыта?
— Покрыта, ваше сиятельство.
— Кем?
— Арапкой.
— Когда ждете?
— Да к Семенову дню должна бы ожеребиться.
— Арапкой обязательно покройте и Лысуху, он добрых кровей.
Еще в Мещериновке хотел и жену приблизить к своей страсти, пригласил посмотреть коней, но графине это не поглянулось. Отпустил во дворец, проворчав под нос: «Что бабы в этом смыслят».
Днем придирчиво осмотрев хозяйство и нагоняв иных за нерадение, вечером с приказчиком или управляющим садился Борис Петрович за книги, дотошно проверяя доходы и расходы по вотчине. Тут ему были незаменимыми помощниками домовой казначей Мустафа и канцелярист Иван Молчанов.
Утомившись к полуночи, граф мог идти почивать, а канцелярист с казначеем трудились до свету и уж утром представляли Борису Петровичу полный отчет по ревизии.
Когда прибыли в Борисовку, что была на Ворскле, и уж в Украине, Шереметев после коней заинтересовался овцами и велел отобрать с полсотни добрых баранов и овец и отправить под Рязань, в свою вотчину Можарей, дабы и там развести такую славную овцу.
По прибытии в Киев, едва успев разместиться в своем доме, фельдмаршал призвал к себе полковника Рожнова.
— Вот что, Григорий, готовь свой полк к маршу под Смоленск.
— Слушаюсь, ваше сиятельство. Но мне б ремонт конному составу учинить надо.
— Сколько коней потребно?
— Сотни две, не менее.
— Хорошо, напишем тебе приказ, так и укажем все. Получишь деньги. Во время марша изымешь у обывателей двести коней. Списанных оставляй им, чтоб не столь обидно было.
И хотя царь велел отправить туда еще и дивизию, фельдмаршал, памятуя его слова «у вас чин повыше моего», решил: «Коли так, то достанет и одного полка».
Рожнов повел полк осенью, а уж зимой посыпались жалобы от обывателей, что проходившие драгуны почти задарма изымали коней у крестьян, оставляя им старых, одряхлевших и непригодных к работе.
Шереметев послал адъютанта Савелова проверить обоснованность этих жалоб. Тот, вернувшись, доложил:
— Рожнов вместо двухсот лошадей, которых ему было разрешено изъять, отобрал
Фельдмаршал назначил следствие, и по результатам его приказал судить полковника Рожнова. Суд приговорил Рожнова к лишению звания полковника и чина и к штрафу в 500 рублей.
Шереметев утвердил приговор, не подозревая, что это «дело» скоро доставит ему немало хлопот и огорчений.
И до Рожнова ли ему было в это время, когда все внимание было приковано к Стамбулу и Бендерам, когда он все еще не мог найти мастеров каменного дела, чтобы начать построение крепости.
Однажды, проезжая мимо подворья митрополита киевского Иосифа Кроковского, с которым давно уже был близко знаком, Шереметев обратил внимание на аккуратно сложенные столбики ограды из красного кирпича. Ясно, что выкладывали эти столбики руки умелые, и не так давно.
Остановив свои сани у ворот подворья, фельдмаршал отправился в дом.
— О, Борис Петрович! — воскликнул митрополит. — Давненько не заглядывал к нам.
— Дела, дела, святый отче. Как молвят малороссы: николи у гору глянуть.
Приняв благословение от высшего иерарха, Борис Петрович снял шубу, шапку и, потирая замерзшие руки, проследовал за Иосифом в его кабинет.
Начинать разговор сразу с ограды счел неприличным (экая мелочь), клубок этот начал разматывать сам хозяин:
— Ну, как там наши аманаты-мученики?
— Ой, не говори, святый отче, то в темнице сидят, то на воле, то в темнице, то на воле. О сыне уж вся душа изболелась.
— Когда ж их воротят-то? Азов вроде уж отдали, Таганрог, слышал, срыли. Какого рожна османам еще надо?
— Теперь надо межу проводить. Я готов к этому хоть сегодня, они не спешат. Никак, вишь, с королем уладиться не могут.
— Все там обретается Карлус?
— Там, там, в Бендерах. Шафиров пишет, уж никакого кредиту у него нет.
— Да, гостенек, нечего сказать, — покачал Иосиф головой. — И все держат.
— Думаю, теперь уж скоро выпроводят.
— Что уж он так цепляется за эти Бендеры?
— Ну как? Все ясно. Османов на нас натравить надо. Один раз удалось, може, еще удастся. А потом, с какими глазами ему теперь в Швецию-то явиться? Стыдоба. Пошел по шерсть, воротится стриженым.
— Да, пожалуй, вы правы, граф, королевскому величеству сей позор весьма, весьма не к лицу. Чем же он кончит?
— Да уж не добром, видно.
— Как здоровье графинюшки?
— Спасибо, святый отче, слава Богу.
— Когда ждешь прибавления, Борис Петрович?
Шереметев несколько смутился (в его ли годы «прибавлениями» заниматься), но отвечал все же:
— Да, по всему, в феврале должно бы.
— Ну и славно, ну и дай Бог, — перекрестился митрополит.
Осенил себя и фельдмаршал трижды.
— Я ведь что хотел спросить вас, святый отче.