Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
— «Алхимики» из секретной химической лаборатории гестапо изобрели прекрасный, быстродействующий, не вызывающий мучений, с малиново-жасминным, как мне сказали, привкусом, яд.
— С каким, с каким привкусом?! — подался к нему через стол Гитлер.
— С малиново-жасминным, — растерянно пожал плечами рейхсфюрер СС. — А что? Во всяком случае, так мне было сказано.
— Понятно, что убедиться в этом вы не решились.
— Об этом успели сообщить пленники-испытуемые, получавшие яд в небольших, мучительных дозах.
— Яд с малиново-жасминным привкусом! По-моему, алхимики
— Кстати, называется этот яд «гестапином», — молвил Гиммлер.
— Так, может, испытать его стоит на самом Мюллере?
Гиммлер исподлобья взглянул на Гитлера, затем — на генерала и благоразумно промолчал. «Неужели «гестаповского мельника» опасается даже он, рейхсфюрер СС?!" — удивился Бургдорф. А вслух спросил:
— Значит, все-таки будем травить фельдмаршала? — причем в его устах это прозвучало так, словно речь шла о каком-то животном.
— Я прикажу, чтобы вас снабдили ампулой этого «гестапина», как его и в самом деле называют в ведомстве Мюллера. Именно её вы и предложите фельдмаршалу.
— Если такова будет воля фюрера, — ответил генерал пехоты Бургдорф, однако дожидаться реакции вождя Гиммлер не стал.
— Даже при вскрытии следы действия этого яда обнаружить трудно, поэтому врачи склонны списывать смерть на болезнь сердца, на мгновенную остановку его. Тем не менее, до вскрытия дело лучше не доводить, мало ли какой умник в белом халате там выищется! «Смерть в результате внезапной остановки сердца» — это самое благородное, что способно украсить смерть нашего незабвенного «героя Африки» и в то же время пощадить самолюбие всех тех фронтовиков, которые сражались под его командованием. После подобного сообщения всем нам останется лишь скорбеть по поводу безвременной кончины лучшего из германских полководцев XX столетия.
— Гиммлер прав. Яд, генерал Бургдорф, только яд. Ну а затем последуют медицинское заключение, некролог и пышные, достойные фельдмаршала Роммеля, похороны. Кстати, всё это будет происходить под вашим общим руководством, рейхсфюрер СС.
— Я прослежу, мой фюрер, — кротко согласился Гиммлер. — Кстати, могу посоветовать вам, генерал, одного из членов офицерского Суда чести. Это генерал-майор Эрнст Майзель. Человек он нерешительный, но сведущий в юридических тонкостях, что в данном случае немаловажно. Если вам понадобится еще Кто-либо из членов Суда чести, обратитесь в штаб вермахта, там Подскажут, кого лучше всего прихватить с собой. Но понятно, что в штабе не должны знать, для чего вам понадобился этот член Суда чести. В данном случае можете сослаться на мой приказ.
— Последую вашему совету, господин рейхсфюрер СС.
8
С очередного восхождения на Гору Крестоносца фельдмаршал вернулся как раз в те минуты, когда в его домашнем кабинете прозвучал телефонный звонок.
— Сейчас я свяжу вас с полковником Румке, — безинтонационно молвил чей-то
— Это еще кто такой? — горделиво возмутился «герой Африки», как именовали фельдмаршала местные газеты.
Однако адъютанту, или кем он там, в самом деле, являлся, похоже, некогда было вступать с ним в какие бы то ни было объяснения.
— Господин фельдмаршал? — послышался уже другой голос, менее уверенный и подчеркнуто вежливый.
— Что произошло? Кто вы такой? — вернулась к Роммелю та, каждому офицеру Африканского корпуса известная, манера общения, при которой всяк объяснявшийся с ним с первых же слов начинал ощущать себя виновным и бессловесным.
— Полковник Румке, — объявил собеседник тоном чиновника по делам сиротских приютов. — Начальник штаба Четвертой армии группы армий «В».
— Ах, это вы Румке?! Хотите сказать, что вас уже назначили начальником штаба армии?
— Вы не знали об этом? Странно. Моё назначение последовало сразу же после ареста генерал-майора фон Летцена, — всё с той же обескураживающей вежливостью объяснил Румке.
Фельдмаршал помнил его еще по тем временам, когда в чине подполковника он командовал одним из батальонов, входящих в состав парижского гарнизона. Судя по отзывам, офицером он был исполнительным, но слишком уж безынициативным. Как при такой аттестации он сумел столь решительно продвинуться по служебной лестнице, оставалось загадкой.
— Значит, и фон Летцен тоже арестован? — едва сумел выдержать привычный командный тон Роммель. — Это выходит за всякие рамки приличия.
— Как и генерал-майор Гофман, — добавил Румке, — полковники Зендирген и фон Нейзекер, а также многие другие.
— В ваших устах, полковник, этот перечень звучит так, словно эти люди пали в бою.
— Если бы в бою, мы с вами могли бы вздохнуть с облегчением. Все-таки по-солдатски.
— Что же у вас там происходит, черт бы вас всех побрал? — неожиданно для самого себя сник бравый командующий.
— То же самое, что и в вашем штабе, господин фельдмаршал, — беспристрастно как-то напомнил ему Румке.
— Вы так считаете?
— Если бы вы сумели связаться с новым начальником штаба, то не удивлялись бы.
— Так вы позвонили только для того, чтобы сообщить, что происходит в моем бывшем штабе?
— Собственно, я по ещё более скорбному поводу, господин фельдмаршал. Мой земляк, известный вам подполковник Крон, просил в случае непредвиденных обстоятельств обязательно связаться с вами и сообщить о том, что с ним произошло.
— Вы не могли бы выражаться яснее и лаконичнее, полковник? Что с ним произошло?
— Вчера вечером подполковник Крон погиб — если уж так, предельно лаконично…
— Что, и подполковник Крон — тоже?!
— Не могу знать, какие имена скрываются за этим вашим «тоже», но произошло это, как я уже сказал, вчера вечером, в пятидесяти километрах от линии фронта. В совершенно бессмысленной автомобильной катастрофе. А ведь, согласитесь, чем катастрофа бессмысленнее, тем она подозрительнее.