Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
«Вдова! Завтра одной генерал-фельдмаршальской вдовой — Фрау Роммель — в Германии станет больше! — Бургдорф по-вертел головой, пытаясь развеять нахлынувшее наваждение и вспомнить, что перед ним отдающая себя женщина. Она рядом. Как рядышком и её все ещё не одрябшая шея, торчащие в разные стороны груди, похотливо оголённые и раздвинутые ноги, которыми он бредил всю прошлую ночь… — Вдова!» — подумал он с тем же отвращением, какое обычно ощущал, сидя за столом во время поминального обеда.
Брезгливость его не знала предела. Не существовало
— Да сегодня вы сам не свой. Вы что — не в седле, наш генерал Бургдорф?
— Вы правы, Альбина, не в седле, скорее на лафете, — вспомнил он, что муж её был артиллеристом.
— На лафете обычно хоронят, генерал Бургдорф, — с неоправданно игривой улыбкой напомнила ему Альбина.
— Именно этот ритуал я и имел в виду.
— На лафете уже хоронят, наш генерал Бургдорф. А я всё ещё полна нежности. Причём такой нежности, что, кажется, вот-вот готова родить, прямо сейчас, стоя перед вами, а ещё лучше — прямо в ваших объятиях.
— Только не это, — брезгливо поморщился Вильгельм. — Мысль по поводу лафета мне куда ближе и доступнее, — вновь прибег он к своему ритуальному юмору.
— А ведь ради вас я отпросилась сегодня у своего прямого шефа — заместителя министра, наш генерал Бургдорф, — с укором проговорила Крайдер, то напористо наплывая на него всем своим налитым телом, то сладострастно отдаляясь.
Когда она входила в эротический азарт, оттолкнуть её словом или рукой уже было невозможно. Генерал не сомневался, что вдова и в самом деле отпросилась у своего начальника, чтобы примчаться сюда на его же машине. И прибегла к этому грубейшему нарушению служебной дисциплины ради него, ради них обоих. Но что-то у него сегодня не складывалось в отношениях с этой женщиной.
Правда, под всё то же просительно-мяукающее «наш генерал Бургдорф, наш генерал Бургдорф…» рука Вильгельма всё же начала блуждать по теплому бедру женщины, но в это время громом небесным разразился дверной колокольчик.
— Наверное, прибыл вестовой, с работы! — испуганно отпрянула от генерала Альбина и, уже не виляя бедрами и даже не шевеля плечами, словно кадет на смотровом плацу, двинулась к двери.
«Идиот! — наградил себя за многотерпимое упрямство Бургдорф — Ради чего?! Всю эту ночь опять будешь грезить её грудью и пухленькими ножками!».
Кто бы мог поверить, что за всё время своего квартирантства, постоянно оставаясь один на один со столь молодой женщиной, он так и не сумел провести с ней в постели ни одной ночи. Любовью они занимались только здесь, в его кресле или на диване, в какой-то странной спешке и нервозности, словно бы опасаясь, что из соседней комнаты вот-вот ворвется кто-то посторонний. По вечерам же Альбина закрывала дверь своей спальни и отстаивала её неприкосновенность как последний защитник — ворота осаждённой цитадели. Уходя на работу, она тоже закрывала спальню на ключ, так ни разу и не позволив Бургдорфу
— Прощаясь с мужем в последний раз, я поклялась, что ни один мужчина в спальню нашу не ступит, — жёстко объяснила она, отбивая первый, самый бурный натиск генерал-квартиранта.
— Что, вообще никогда?! — не поверил её исповеди Бургдорф.
— Когда-нибудь, возможно, я позволю себе нарушить этот обет.
— Тогда в чём дело? Самое время.
— О нет! Не менее чем через три года после смерти, и только с человеком, который со мной венчается.
— Могу себе представить, с какой лёгкой душой умирал ваш непоколебимый генерал.
К счастью, строгость её клятвы дальше спальни не распространялась, поэтому они с успехом предавались греховным утехам в его комнате, на кухне, в гостиной, в ванной, а однажды ночью умудрились познать их даже на балконе, рискуя перевалиться через перила.
«… И всё же, вдова! — с тоской обречённого подумал генерал, глядя ей вслед и прислушиваясь ко вновь ожившему голосу колокольчика. — Всего лишь вдова. Пусть даже и Двухнедельная Генеральша..».
12
Запрокинув голову, Скорцени погрузил взор в космическую глубину Вселенной, пытаясь вырваться из потока земной суеты и заземлённых мыслей. В эти минуты он чувствовал себя моряком, стоящим на носу корабля, уходящего в мрачную черноту тайфуна. Он мечтательно погружался в погибельную вечность, так и не осмыслив до конца свой земной путь и не отмолив греха перед путем, ведущим в иные миры.
— Скорцени! — Штурмбаннфюрер мгновенно вернулся на землю и, инстинктивно рванув кобуру, оглянулся. — Где вы, Скорцени?
«Лилия Фройнштаг?! — вспыхнула свеча надежды в его сознании. — Не может такого быть! Откуда ей взяться?!»
И всё же этот едва слышимый вкрадчивый голос принадлежал женщине и, чуть повернув голову, Отто увидел, что она стоит у двери, не решаясь ни войти, ни удалиться.
— Вы, синьора Петаччи?! — вернулся он в комнату.
— Можете считать, что не я. Настоящая Петаччи не решилась бы войти к вам в столь поздний час.
— Не будем загадывать. Тем более что вы, синьора Петаччи, все же решились. Вино, коньяк, шнапс?
— Что вы?! Ничего, абсолютно ничего, — почти испуганно проговорила наложница великого дуче.
— Почему столь безнадёжно?
— Хотите, чтобы Бенито догадался, что я побывала у вас? Ночью. И мы распивали вино.
— Если ему донесут об этом, скажу, что у него неверная информация: вместо вина мы пили коньяк. — В подтверждение столь глубокомысленной шутки, штурмбаннфюрер и в самом деле достал еще одну рюмочку и обе наполнил коньяком. — Кстати, коньяк греческий, однако не волнуйтесь, Бенито об этом не узнает, — уже откровенно подтрунивал первый диверсант рейха над своей поздней гостьей. — Иначе не простит нам измены. С Грецией, насколько я понял, у дуче особенно натянутые отношения.