Фельдмаршал Кутузов. Мифы и факты

Троицкий Николай Алексеевич

И на полупути был должен наконец Безмолвно уступить и лавровый венец, И власть, и замысел, обдуманный глубоко… —

так писал о Барклае-де-Толли А.С. Пушкин [338] .

По мнению Ю.Н. Гуляева и В.Т. Соглаева, позиция при Цареве-Займище была однозначно «невыгодной», причем будто бы именно так считали «многие офицеры корпусного (? — Н.Т.) звена» [339] . В действительности известен лишь один такой отзыв офицера квартирмейстерской части А.А. Щербинина (из историков с ним соглашался П.А. Жилин). Зато герои 1812 г. А.П. Ермолов, М.А. Фонвизин, А.Н. Муравьев, а из историков — М.И. Богданович, В.И. Харкевич, Н.П. Поликарпов, А Н. Кочетков, В.П. Тотфалушин признали позицию, избранную Барклаем-Де-Толли, выгодной. Сам Кутузов, прибыв в Царево-Займище к армии, тоже «нашел позицию выгодной и приказал ускорить работы» по ее оборудованию, но затем вдруг велел ее оставить [340]

как невыгодную [341] . Внезапность такой перемены в кутузовских оценках Барклай раздраженно объяснял нежеланием главнокомандующего делить славу с тем, кто эту позицию выбрал [342] .

338

Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1981. Т. 2. С. 272.

339

Гуляев Ю.Н., Соглаев В.Т. Указ. соч. С. 296 (без ссылки на какие-либо источники).

340

М.И. Кутузов. Т. 4, ч. 1. С. 97.

341

М.И. Кутузов. Т. 4, ч. 1. С. 97.

342

Барклай-де-Толли М.Б. Указ. соч. С. 23. Это суждение Барклая целиком разделял М.А. Фонвизин (см.: Соч. и письма. Иркутск, 1982. Т. 2. С. 164).

Впрочем, Кутузов называл и другую причину, почему он оставил позицию при Цареве-Займище: «для еще удобнейшего укомплектования» армии за счет подходивших резервов. Именно этот тезис Кутузова, как заметил В.П. Тотфалушин, «является в исторической литературе основным и общепринятым», хотя один из самых авторитетных знатоков войны 1812 г. и почитателей Кутузова А.Н. Попов резонно полагал, что «можно было бы их (резервы. — И. Т.) обождать и у Царева- Займища» [343] .

343

Тотфалушин В.П. Указ. соч. С. 77; Попов А.Н. Москва в 1812 г. // Русский архив. 1875. № 10. С. 155.

Как бы то ни было, при первой же встрече с армией в Цареве-Займище 17 августа Кутузов воскликнул (в присутствии Барклая-де-Толли): «Ну как можно отступать с такими молодцами!» На следующий день был отдан его приказ… продолжать отступление.

Смысл этого приказа и реакцию на него солдат, офицеров и генералов можно понять только с учетом того, как встретила армия назначение и приезд Кутузова. Расхожее до сих пор мнение о том, что Кутузов был встречен «всеобщим, от солдата до генерала, ликованием», преувеличивает истинную картину. Русский генералитет, который хорошо знал Михаила Илларионовича не только как военачальника, но и как царедворца, просто как личность, встретил его назначение главнокомандующим по-разному. Барклай-де-Толли, хотя и был задет этим назначением больше, чем кто-либо, принял его благородно. «Счастливый ли это выбор, только Богу известно, — написал он 16 августа жене. — Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления» [344] .

344

Русская старина. 1912. № 12. С. 633.

Зато Багратион не скрывал своего недовольства. Он еще в сентябре 1811 г., перед угрозой нашествия Наполеона, уведомлял военного министра, что Кутузов «имеет особенный талант драться неудачно», а теперь, узнав о назначении Кутузова главнокомандующим, возмущался: «Хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем! Если особенного он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет (Наполеона. — Н.Т.) к вам, как и Барклай <…>. Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги». Между прочим, эти отзывы Багратиона рубят под корень модный у нас (хотя и совершенно голословный) тезис о нем как об «ученике», даже «лучшем ученике» Кутузова. Не могут ученики (особенно лучшие) так низко ставить своих учителей!

Для Багратиона Кутузов был вторым Барклаем. «Руки связаны, как прежде, так и теперь», — жаловался он Ростопчину 22 августа с Бородинского поля [345] .

Неодобрительно встретили назначение Кутузова и такие герои 1812 г., как генерал от инфантерии М.А. Милорадович, считавший Михаила Илларионовича «низким царедворцем»; генерал от инфантерии Д.С. Дохтуров, которому интриги Кутузова внушали «отвращение» [346] ; генерал-лейтенант Н.Н. Раевский («Переменив Барклая, который не великий полководец, мы и тут потеряли» [347] ).

345

Дубровин Н.Ф. Указ. публ. С. 109. Если верить Ф.В. Ростопчину, Багратион в те дни называл Кутузова «мошенником, способным изменить за деньги» (Пожар Москвы. М., 1911. Т. 2. С. 53).

346

Письма Д.С. Дохтурова к его супруге // Русский архив. 1874. № 1. С. 1100.

347

Личные письма ген. Н.Н. Раевского // 1812–1814. М., 1992. С. 218, 226.

Кутузов, желая смягчить неприязнь к себе, по крайней мере, Барклая-де-Толли

и Багратиона, сделал примирительный жест: оставил того и другого главнокомандующими (соответственно 1-й и 2-й армиями), в подчинении у себя как верховного главнокомандующего.

Офицеры и, особенно, солдатская масса встретили Кутузова-главнокомандующего поистине с ликованием. Солдаты не знали Кутузова-царедворца, «куртизана» и «сатира», но Кутузов-военачальник, мудрый, заботливый, с русским именем, был им хорошо знаком и симпатичен. Поэтому известие о назначении Кутузова порадовало их «не менее выигранного сражения». С приездом Кутузова в армию сразу родилась поговорка:

Барклая-де-Толли Не будет уж боле. Приехал Кутузов Бить французов [348] .

Впрочем, не только армия, но и вся Россия воодушевилась тогда надеждой на переход затянувшегося отступления к контрнаступлению. Кутузов со своей стороны поощрял эту надежду — с того момента, когда на аудиенции у Александра I он услышал из царских уст, о своем назначении. Близкая к царю графиня Р.С. Эдлинг (урожденная Стурдза) свидетельствовала: «Прощаясь с государем, генерал Кутузов уверял его, что он скорее ляжет костьми, чем допустит неприятеля к Москве (это его собственное выражение)». Свидетельство графини подтверждают документы самого Кутузова. В день прибытия к армии (17 августа) он написал Ростопчину: «По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России». Отступив 18 августа из Царева-Займища в поисках лучшей позиции и «для еще удобнейшего укомплектования», Кутузов уже на следующий день письменно заверил фельдмаршала Н.И. Салтыкова и самого царя в том, что он сразится с Наполеоном «для спасения Москвы» [349] . 20 августа Михаил Илларионович дал знать о том же командующему Молдавской (теперь она называлась Дунайской) армией адмиралу П.В. Чичагову: «Настоящий мой предмет есть спасение Москвы». Начальник московского ополчения И.И. Морков 24 августа (за два дня до Бородинской битвы) передал Ростопчину такое речение Кутузова: «Нельзя его (Наполеона. — Н.Т.) допустить до Москвы. Пустя его туда, вся Россия будет его» [350] .

348

Соколова А.И. Северный сфинкс. Исторический этюд. СПб., 1912. С. 97.

349

М.И. Кутузов. Т. 4, ч. 1. С. 97, 106.

350

Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г.: Сб. документов. М, 1962. С. 71.

Итак, с позиции в Цареве-Займище Кутузов приказал отступить едва ли «в пику Барклаю-де-Толли», как считали К. Маркс и Ф. Энгельс (вслед за самим Барклаем) [351] , а скорее все-таки с надеждами, во-первых, подыскать до Москвы еще более выгодную позицию и, во-вторых, получить к тому времени подкрепление из только что сформированных полков московского ополчения. Сражение за Москву Кутузов, судя по всему, считал обязательным и неизбежным. Более того, он допускал, что первое сражение будет проиграно, и тогда потребуется второе, но защитить Москву необходимо. «Ежели буду побежден, — писал он Ростопчину 22 августа с Бородинского поля, — то пойду к Москве и там буду оборонять столицу».

351

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 14. С. 93.

Допуская, что он может проиграть Наполеону одно (а может быть, и не одно) сражение, Кутузов был убежден в том, что непременно выиграет войну, ибо война со стороны России обрела уже национальный, отечественный характер. В такой войне, когда силы армии удваиваются от единения ее с народом, Михаил Илларионович рассчитывал одолеть Наполеона — не разбить, так обмануть. Его адъютант А.И. Михайловский-Данилевский слышал, как он говорил о Наполеоне: «Разбить он меня может, но обмануть — никогда!» Об аналогичных высказываниях Кутузова вспоминали и другие свидетели. В последний вечер перед отъездом к армии в качестве главнокомандующего он так сказал Надежде Никитичне Голенищевой-Кутузовой, жене своего племянника А.И. Голенищева-Кутузова, в присутствии скульптора и медальера, почетного члена (будущего вице-президента) Академии художеств графа Ф.П. Толстого: «Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона». А в самый день отъезда Михаил Илларионович на все приветствия отвечал: «Не победить, а дай Бог обмануть Наполеона!»

Кутузов уважительно оценивал полководческий гений Наполеона (мощь которого он испытал на себе при Аустерлице). Вот характерный факт из воспоминаний А.И. Михайловского-Данилевского: «Увлеченный молодостью лет, употребил я несколько укорительных выражений против Наполеона. Кутузов остановил меня, сказав: „Молодой человек, кто дал тебе право издеваться над одним из величайших полководцев? Уничтожь неуместную брань“». В победные для России дни 1812 г. Кутузову интересно было узнать, что думает о нем Наполеон. Бывший паж Людовика XVI, а затем наполеоновский офицер граф П.А. Боволье, взятый в плен русскими под Боровском, вспоминал о диалоге, который вел с ним Кутузов: «Какого мнения Наполеон обо мне?» — «Он вас опасается и не иначе называет, как старой лисой Севера». — «Постараюсь доказать, что он не ошибается» [352] .

352

Записки современников о 1812 г. (граф Боволье) // Русская старина. 1893. № 1. С. 25. В указ соч. Н.К. Шильдера (Т. 3. С. 98) последняя фраза цит. иначе: «Постараюсь доказать великому полководцу, что он прав».