Фельдмаршал в бубенцах
Шрифт:
– Рядовой Мак-Рорк. Умоляю, скажите, что вы вломились в мой кабинет и роетесь в моих архивах в поисках учебника латыни.
Годелот прикусил губу, а сердце забилось мелко и часто.
– Нет, доктор. Я вломился к вам не за этим, – ровно ответил он.
Бениньо усмехнулся, и шотландец ощутил, как эта едкая усмешка лезвием прошлась по нервам.
– Годелот… – Имя прозвучало со странной смесью горечи и удивления, будто изысканное ругательство. – Как же так, друг мой? Я открыл для вас свою библиотеку, пытаясь открыть вам новый мир. Я увидел в вас нечто большее, чем очередного провинциального новобранца. Я, старый дурак,
В этом простом вопросе было не столько яда, сколько замешательства и неверия, и все нутро шотландца свела судорога нестерпимого стыда. Но юноша только медленно покачал головой:
– Да, господин доктор, все верно. И я не стану оправдываться. Только я здесь не за тем, чтоб обчистить ваш секретер. Но это неважно. Зовите солдат.
Бениньо еще несколько мгновений смотрел в глаза Годелота, шагнул вплотную к нему, протягивая руку к колокольчику… и вдруг замер, увидев рукопись, по-прежнему раскрытую на отчете полковника. Секунду он стоял с нелепо растопыренными пальцами, глядя на документ как-то растерянно и недоуменно. Потянулся к бумагам, стиснутым во взмокших ладонях Годелота, и вдруг охватил его запястья сильными холодными руками.
– Что ты делаешь, безумное дитя. Куда ты суешься… – проговорил он глухим усталым голосом, совершенно незнакомым Годелоту.
Шотландец выдохнул, осознав, что не дышал минуты две. Пальцы сами сжались, и листы жалобно затрещали в этой судорожной хватке. Бениньо поморщился, вырвал подшивку у Годелота и почти брезгливо швырнул на стол. Отвернулся, и шотландец увидел, как доктор рывками распускает у горла воротник.
А тишина натягивалась тугой струной, даже тиканье часов становилось все более гулким, и Годелоту уже отчаянно хотелось, чтобы Бениньо попросту отхлестал его по щекам, назвал вором и вышвырнул вон. Тогда он нашел бы что сказать, и весь мир мог бы катиться к чертям. Но молчание доктора и неловкие движения, какими он ослаблял на шее душащую петлю тесьмы, уже внушали юноше обыкновенный страх. А Бениньо вдруг снова повернулся к юноше и нахмурил густые седеющие брови.
– Что ж, Годелот, – проговорил он на свой обычный спокойный лад, – полагаю, дело действительно не в секретере. Я погожу с капитаном Ромоло. Но только при условии: вы скажете мне, что искали. Подробности гибели графа Кампано, не так ли?
Он овладел собой, опустив забрало неизменного суховатого хладнокровия, но в ушах Годелота все еще затихал тот глухой и полный смятения голос. Шотландец захлебнулся уже готовыми было словами, но Бениньо только покачал головой:
– Не бледнейте, как девица в погребе. Вы ведь прекрасно знаете: я не только врач, я секретарь ее сиятельства. И от меня в этом доме нет тайн… Увы… Хотя я предпочел бы куда меньшую осведомленность. – Он помолчал и, не дожидаясь ответов на предыдущие вопросы, без нажима спросил: – Как вы узнали, где именно искать?
Годелот откашлялся:
– Однажды, придя к вам на перевязку, я по неловкости рассыпал ваши записи. Укладывая их на место, я наткнулся на эту. Не стану отрицать, я мало успел прочесть в тот раз и вернулся, чтоб продолжить.
Врач приподнял брови:
– Похвальная прямота, Годелот. А вот о вашем благоразумии я был лучшего мнения… как и о ваших моральных принципах.
– Мне жаль, что я ввел
Уголок рта Бениньо болезненно дернулся:
– Мне бы попенять вам на дерзость. Но это ваше свойство всегда меня подкупало.
Он отошел к окну, задергивая портьеру, словно пытаясь затянуть паузу, и Годелот уже был готов к тому, что сейчас доктор наконец позовет часового. Но Бениньо неспешно подошел к секретеру, вынул бутылку вина, долго возился с пробкой. А затем залпом осушил бокал, обернулся и отрубил:
– Что вы хотели узнать, Годелот? Спрашивайте сейчас, другого случая у вас не будет.
До этой минуты шотландец все так же молча стоял на месте, будто вмерзнув в пол и едва дыша. Но сейчас он понял: этот миг нельзя упустить, даже если ему предстоит отправиться в карцер на ближайший год.
– Мне не нужно подробностей той бойни, – твердо проговорил он, – их я видел своими глазами. Я хочу знать причину.
Бениньо неспешно отставил бокал и вновь несколько секунд помолчал.
– Что ж, здесь нет никакой жгучей тайны. Это была месть, Годелот. Месть ее сиятельства герцогини вашему синьору. – Юноша резко вдохнул, бледнея, но врач лишь поднял ладонь. – Ваше негодование сейчас пропалит в ковре дыру. Но погодите судить. Герцогиня тринадцать лет томится в плену неподвижного тела. Тринадцать лет в тюрьме своей плоти, Годелот, без права даже смахнуть прядь с собственного лица. Поверьте, друг мой, бывает такая минута, когда любой соглашается продать душу дьяволу.
– Дьяволу? – шотландец не сумел отцедить из голоса ноту сарказма. – Стало быть, во всем, как и всегда, виноват дьявол? Право, как это удобно – иметь под рукой такого безотказного виновника!
– Ошибаетесь, – не принял вызова врач, – дьявол лишь исполняет желания… или приказы, если угодно. Отвечать же за них каждому в свой срок придется самому.
Годелот осекся, уже в который раз чувствуя себя перед этим человеком бестолковым и запальчивым мальчишкой.
– Быть может, – отрывисто произнес он. – Но какая же обида могла повлечь за собой такую страшную месть? Я был там, черт подери. Я все еще слышу во сне голоса ворон.
В чертах врача что-то дрогнуло. Он сдвинул брови, и тень легла на лицо, сразу сделав его старым и измученным.
– Сядьте, Годелот, – негромко проговорил он, – налейте себе вина.
Шотландец машинально повиновался, в замешательстве глядя, как всегда безупречный Бениньо рассеянно ворошит густо посоленные сединой волосы. Тот снова придвинул отставленный бокал, рассеянно глядя, как по тонким стенкам скользят остатки янтарных потеков, и вдруг молниеносным движением швырнул бокал о стену. Хрусталь с ликующим взвизгом брызнул на ковер, а врач оглушительно рявкнул:
– Какого черта вы полезли в эти бумаги, юный идиот?! Вам пока еще дано жить и дышать, так что ж вам не живется?!
Он упал в кресло напротив Годелота и яростно раздавил несколько осколков ногой. Переведя дыхание, Бениньо вперил мрачный взгляд в шотландца, безмолвно съежившегося в полумраке.
– Я не звал вас сюда, Годелот, и именно поэтому расскажу вам о той ночи. Многие знания – многие скорби, и вам стоит усвоить этот урок раз и навсегда. Кроме того, вы на свой лад вправе узнать то, чего хотели. – Доктор сделал паузу. – Я знаю, вы не все поймете. И главные ваши выводы будут неверны. Вы все же безобразно молоды.