Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли
Шрифт:
Вас не нужно взывать к храбрости! Вам не нужно внушать о вере, о славе, о любви к государю и отечеству своему. Вы родились, вы выросли, вы умрете с сими блистательными чертами отличия вашего от всех народов. Но, ежели, сверх ожидания, найдутся среди вас немощные духом храбрости, ежели они не ободрятся бессмертными подвигами предшественников ваших, то укажите сих несчастных, без боя уже побежденных, и они будут изгнаны из рядов ваших. Да останутся в них одни надеющиеся на мужество свое, да летят они на поле чести, восклицая: „С нами бог! Разумейте языци и покоряйтеся!“»
Другой императорский приказ взывал к армиям нашим: «Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим об их долге и храбрости. В
Воины! Вы защищаете веру, Отечество, свободу! Я с вами!»
Все было направлено на поднятие морального духа народа и армии, того духа, который, по словам Наполеона, «предопределяет на три четверти успех войны».
Однако война, несмотря на воззвания и заклинания, подчинена своим законам, которые и диктуют ход и исход ее.
Реальность же была такова. Хотя до подхода к Вильно неприятелю требовалось не менее трех суточных переходов, Александр I поспешил покинуть город. Вместе с царем последовала и его многочисленная свита, те, кто «ловил кресты, чины и следил только за направлением флюгера царской милости», как писал Лев Николаевич Толстой.
Что же касается Барклая и его штаба, то они еще три дня находились в Вильно, энергично собирали и обобщали данные о противнике, пытаясь уяснить обстановку, определить группировки противника и его намерения. Только на четвертый день войны, буквально за час до вступления в Вильно французов, Барклай выводит свой штаб из города. Делает он это, по словам очевидцев, «спокойно, хладнокровно, уверенно, всем своим видом показывая, что он ничего не боится и никуда не торопится». Еще накануне, составив первое представление о неприятеле, он распорядился об отходе 1-й армии на Свенцьяны, а 2-й — на Минск с целью объединения усилий. Однако события пошли по иному пути.
По повелению царя армии Барклая надлежало отходить к Дрисскому лагерю. Армии же Багратиона следовало выйти на позиции для действий во фланге противника. Попросту говоря, Александр I вводил в действие план Фуля! В этой связи Барклай с удивлением пишет царю: «Я не понимаю, что мы будем делать с целой армией в Дрисском лагере. После столь торопливого отступления мы потеряем неприятеля из виду и, будучи заключены в этом лагере, будем принуждены ожидать его со всех сторон». И тем не менее в начале июля 1-я Западная была в означенном царем месте.
Что же касается 2-й Западной армии, то путь ее на соединение с 1-й (как и следовало ожидать) оказался отрезанным. Багратиону ничего не оставалось, как отходить на Бобруйск, а это еще больше разделяло русские армии.
Александру I на военном совете, что состоялся в Дрисском лагере, пришлось выслушать нелестные суждения о полководческих дарованиях своего наставника по стратегии Фуля, возведенного к тому времени в генеральский чин. Члены военного совета высказали единодушное мнение — немедленно оставить «эту мышеловку». Было решено продолжить отход 1-й армии к Витебску, имея главную цель — соединение ее с армией Багратиона.
Любопытно, что по прибытии в Дрисский лагерь как раз исполнилась годовщина Полтавской битвы, и император обратился к вой скам с воззванием: «Дать врагу сражение!» Сражения, однако, не получилось. Лагерь оставили без боя.
В тот же день было издано еще одно интересное воззвание — командующего второй армией Багратиона: «Господам начальникам войск внушить солдату, что все войска неприятеля не что иное, как сволочь со всего света… Они храбро драться не умеют, особливо же боятся нашего штыка. Я с вами, вы со мной!»
Французы, заняв Дрисский лагерь, назвали его «памятником невежества в военном искусстве».
Ну а что же сталось с духовником царя по военной стратегии пруссаком Карлом Людвигом Августом фон Фулем? По словам А. Шишкова, оставив Дрисский лагерь на одном из привалов «пруссак Фуль и поляк Ожеровский лежали один
Между тем, нахохотавшись вдоволь, сменив готическую важность на раболепие и предупредительные поклоны, Фуль как ни в чем не бывало продолжал оставаться в царской свите. Более того, он ухитрился представить императору свой проект обращения его к народу с восхвалением Наполеона и бессмысленности ему сопротивления! [35]
Небезынтересно заметить, что даже Наполеон, однажды заприметив огромную свиту иностранцев в окружении русского царя, воскликнул: «Никак не могу понять, почему у него такое странное пристрастие к иностранцам? Что за страсть окружать себя подобными людьми, каковы Фуль, Армфельд и другие… без всякой нравственности, признанными во всей Европе за самых последних людей?»
35
После отступления русских войск к Смоленску Фуль был отправлен из действующей армии в Петербург. Затем уехал в Англию. В 1818 году снова приглашен на русскую военную службу и произведен в генерал-лейтенанты с назначением посланником России в Нидерланды. Затем еще раз вошел в историю пасквилем на русское военное искусство.
Как бы там ни было, а начальный период войны, имеющий огромное влияние на дальнейший ход вооруженной борьбы, оказался за Наполеоном. Столь прискорбному стечению обстоятельств, безусловно, способствовала еще одна существенная причина. Дело в том, что при нахождении в действующей армии монарха права главнокомандующего принадлежали ему.
Следовательно, вооруженной борьбой непосредственно на театре войны должен был руководить Александр I, человек «со странными сочетаниями мужских достоинств и женских слабостей». В результате и без того ограниченные права военного министра еще более урезались. Царь не внял голосу Барклая: «Главное начальство над всеми тремя армиями необходимо поручить для общей пользы единому полководцу». Однако Александр I не пожелал определить главнокомандующего Большой действующей армии, планируя сам померяться силами с Наполеоном!
Что же касается Бонапарта, то он, узнав о намерениях самодержца, воскликнул: «Императору Александру вовсе это не нужно. Его дело царствовать, а не командовать. Напрасно он берет на себя такую ответственность».
Между тем, по словам очевидцев, царь, находясь при армии, «всем мешал и все путал, постоянно вмешиваясь в руководство». Делал он это, минуя Барклая, либо через Аракчеева, либо через Волконского, находящихся при императорской особе. [36]
Примером неразберихи в управлении армиями может служить ситуация со второй армией. Как уже говорилось, Барклай поставил задачу Багратиону на отход к Минску. Однако в ходе марша Багратион получает личное распоряжение императора следовать на Вилейку, то есть выходить на диспозицию Фуля. Выполняя приказ, Багратион пошел на Николаев, где начал переправу через Неман, однако оказалось, что дорога на Вилейку уже занята французами, и Багратион вынужден был возвращаться на прежний маршрут. Но время было потеряно: в Минске уже находились войска Даву.
36
А. Аракчеев занимал пост председателя департамента военных дел Государственного совета. П. М. Волконский возглавлял военно-походную канцелярию императора.