Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли

Мелентьев Владимир Дмитриевич

Об исключительной выдержанности Кутузова ходили легенды. Так, в период измаильской баталии, получив сообщение о кончине сына, Михаил Илларионович мужественно выдержал удар судьбы. То же позднее произошло в сражении под Аустерлицем, когда был смертельно ранен зять Михаила Илларионовича (муж Елизаветы), его адъютант Федор Иванович Тизенгаузен (эпизод трагической гибели Тизенгаузена, описанный Ф. Глинкой, позднее был использован Л. Н. Толстым в романе «Война и мир» при описании сцены подвига и ранения князя Андрея Болконского).

Кутузов, узнав о смертельном ранении глубокоуважаемого и любимого им человека, к удивлению присутствующих, внешне не проявил никаких признаков горя, спокойно и хладнокровно продолжая руководить сражением.

И это не было бессердечностью, поскольку на другой день он долго плакал. На вопрос одного из приближенных: «Чем можно было бы объяснить такую разительность в поведении?» Кутузов ответил: «Вчера я был полководец — сегодня я отец».

В этом характерном эпизоде особенно ярко раскрылся сильный характер Кутузова как военачальника, твердо владеющего собой в критический момент сражения, и как человека, глубоко любящего близких ему людей.

Надо подчеркнуть, что чуткое отношение к воспитанникам Кутузов сочетал со столь же высокой требовательностью.

Прежде всего новый директор потребовал от всех подчиненных, независимо от занимаемых ими должностей, и особенно от кадет безукоризненной исполнительности. «Раны мои, — говорил он, — свидетельствуют, что я не трус». Однако при этом постоянно напоминал, что душа воинской службы не столько в личной храбрости, сколько в беспрекословном повиновении. «Не тот истинно храбр, кто по произволу своему мечется в опасности, а тот, кто повинуется. Кто умеет повиноваться, умеет и повелевать», — заключал он.

Вот почему тот же Жиркевич дает такую характеристику своему директору: «Вид грозный, но не пугающий юности, а более привлекательный. С кадетами обращался ласково и такого же обращения требовал от офицеров. Часто являлся между нами во время каких-нибудь игр, в свободные часы от занятий, и тогда мы все окружали его толпой и добивались какой-нибудь ласки, на которые он не был скуп».

Надо отметить, однако, что там, где требовали того обстоятельства, Кутузов наводил порядок твердой рукой, о чем свидетельствуют его многочисленные приказы о наказаниях за грубые проступки: пьянство, разболтанность, леность и т. д. «Находящийся при 3-м возрасте классный сторож фурьер Емельян Дроздов за пьянство и упущение в должности разжалован в рядовые», — говорится в одном из них.

Впрочем, директор корпуса был не менее строг и к воспитателям, в подтверждение чего можно было бы привести также один из его приказов: «Подпоручику Рогозину за неосторожность против дежурного господина майора Рейтера и за сделанный им в столовой зале шум делается на первый раз выговор, ибо господин майор более наказания не требует, а впредь от таковых поступков блюсти себя подтверждается».

Было упорядочено и увольнение кадет в городской отпуск. Теперь воспитанники младших возрастов выходили организованно, группами по десять-пятнадцать человек, под присмотром одного из воспитателей. Старшие же возрасты шли в увольнение самостоятельно, однако перед этим получали «зело добрые» напутствия ротного и дежурного офицеров со столь же «зело добрым осмотрением» внешнего вида. На увольнительном билете каждого из них были написаны «требования, касающиеся его поведения в увольнении».

Все это возымело свои результаты. Количество замечаний и претензий к увольняемым кадетам со стороны военного коменданта Санкт-Петербурга резко сократилось.

Кутузов не стал производить коренную ломку учебно-воспитательного процесса в корпусе, ограничившись частичной перестройкой его структуры, установлением должной дисциплины, порядка и совершенствования учебных программ. Действительно, в условиях сравнительно непродолжительного пребывания его в должности директора и существовавшей чиновничье-бюрократической волокиты коренная ломка вряд ли была целесообразна. Между тем в период пребывания Кутузова в должности директора корпуса там окончательно утвердилась классно-урочная система обучения, существующая и поныне.

Административная

деятельность Кутузова и особенно его педагогические воззрения оставили заметный след не только в кадетском корпусе, но и во всей системе военного образования России.

В период ожесточенной борьбы с пруссачеством, насаждавшим казарменно-палочную дисциплину, когда лучшие традиции Петра I предавались забвению, а суворовские идеи обучения и воспитания войск претворялись в жизнь, преодолевая величайшее сопротивление, Кутузов всецело был на стороне прогрессивной военно-педагогической науки.

Его вклад в совершенствование учебно-воспитательной работы и наведение военного порядка в корпусе переоценить очень трудно.

Уже с первых дней пребывания предпринимаются решительные шаги по «военизации» программы. Значительно большее место в обучении стали занимать отработка тактических приемов, ориентирование на местности, маршевая подготовка, владение оружием. Больше внимания стало уделяться вопросам фортификации и артиллерийскому делу.

Методы, применяемые Кутузовым, были самыми различными. Чтобы вызвать интерес у воспитанников к инженерному делу, в помещении большой рекреации был поставлен разборный макет «Вобановой крепости» с краткими пояснениями. Там же находилось хорошо иллюстрированное французское издание по инженерному делу в сорока частях. И надо сказать, что кадеты с удовольствием возились здесь в свободное от занятий время, совершенствуя свои знания. В корпусе были две двенадцатифунтовые пушки. По строгому графику времени воспитанники изучали устройство этих орудий, практикуясь в приведении их в боевое и походное положения, занимаясь наводкой на цель и учебной стрельбой.

Изменилось отношение к физическому воспитанию юношей. Стали обязательными гимнастические занятия, соревнования (в беге, преодолении препятствий, плавании, стрельбе). Популяризировались различные спортивные игры: в мяч, городки, чехарду и т. д. Зимой в свободное от занятий время кадет непременно выводили на Неву кататься с ледяной горки.

На приведенном в порядок и утрамбованном строевом плацу юноши четко печатали шаг, отрабатывая исполнение различных ружейных приемов и действий в строю. Хорошо организованные строевые занятия не только способствовали физической закалке, но и вырабатывали у кадет сноровку, выправку, собранность и дисциплинированность. Конечно, не обошлось и без трудностей. Время на изучение некоторых дисциплин пришлось сократить. Особенно «обиженными» оказались учителя танцев, музыки и этикета.

Как уже говорилось, для подготовки преподавателей и воспитателей в кадетский корпус принимались и дети мещан. При этом устав корпуса предусматривал совместное обучение их с детьми дворян. Но со временем дворянская молодежь была обособлена. Кутузов же, несмотря на сопротивление опекунского совета, настоял на объединении групп. Объяснил он это необходимостью освобождения преподавателей корпуса от излишней нагрузки. Настаивая на таком решении, Михаил Илларионович, конечно, понимал, что, занимаясь совместно, кадеты исподволь, с детства научатся ценить людей не за их происхождение, а за их способности, труд и незаметно «привыкнут не пренебрегать теми, кто по законам общества определен к низшему против них состоянию». Это должно было, конечно, привести к уважению низших чинов, к способности видеть в солдате человека, без чего рассчитывать на успешную работу будущих офицеров в войсках было трудно. Кутузов постоянно подчеркивал: «Я получил многие чины, награды и раны. Но лучшей наградой почитаю, когда обо мне говорят: он настоящий русский солдат!» Неслучайно на «говорящей стене» было помещено еще одно его изречение: «Господам офицерам в сражениях прилежно замечать, кто из нижних чинов больше отличается храбростью и духом твердости и порядка. Таковых долг есть высшего начальства скорее производить в чины, ибо корпус офицеров всегда выигрывает получением храброго офицера, из какого бы рода он ни был».