Фельдшер скорой
Шрифт:
– На третье апреля, это пятница.
– Спасибо, Борис Васильевич, что-нибудь придумаем к этому дню. Кстати, вот возьмите, сувенирчик из Вены, на конференцию ездил… – Я сунул ему магнитик, которых накупил обильно. А что, дешево и сердито. И написано латиницей, опять же.
В расстроенных чувствах и с кошачьей коробкой под мышкой я зашел в лифт. Что ж за день такой? Где я прогневил высших сущностей, что мне вместе с хорошим и плохого подсыпали? И Пилипчук, гадюка… Вот чего ей не хватает в этой жизни? Ладно, завтра все. Спать сейчас, пошли все в болото!
Телефон
– Ну что, Панов, доигрался, блин, на скрипке? Предупреждали тебя, козла? Завтра с утра ноги в руки – и к следаку. От показаний отказываюсь, мол, был пьян, перепутал. Догнал? Шутки кончились! – И бросили трубку.
Что за хренотень? Опять я начало пропустил. С какого перепугу мне этим заниматься? Или я не заметил, как переместился в подвал при гараже? Оглянулся по сторонам – нет, все еще дома. А тут и объяснение подоспело, не прошло и минуты. На этот раз межгород. А по нему мне только один человек звонить может.
– Андрюша, сынок, у нас тут беда… – Голос матери звучал глухо, будто из погреба.
– Что случилось?
Я сел на пол и открыл коробку с котенком. Вот кому все нипочем: полдня в машине катался – и хоть бы пикнул. А тут будто в сеть включили, вскочил и побежал сначала на кухню, а потом – в туалет.
– Федю… избили сегодня… сильно очень… в больнице он…
– Я могу помочь чем-то? Лекарства достать? Может, договориться, чтобы его в Москву перевели? Я не обещаю, что вот прямо завтра все сделаю, но займусь…
– Нет, Андрюша… Они сказали… – Голос в трубке куда-то уходил со звоном, потом возвращался с треском, но пока все понятно было. – Федя говорит, что это они из-за тебя так сделали… Что ты знаешь…
Охренеть. Вот оно что. Обещали, было дело. Я, если честно, про тот случай забыл почти. Не то что совсем из памяти выбросил, но думал, что все осталось в прошлом. Цинев все порешал. Виноватые назначены, следствие идет своим чередом. А оказывается, все только начинается.
– Я приеду. Утром. Разберемся, – сказал я и повесил трубку.
Телефон снова зазвонил, едва я отошел от него. На шаг буквально, не больше. Вечер перестал быть томным.
– Вы где пропали? Раз пять уже звонил.
Это Морозов. И он не будет беспокоить, чтобы поговорить о погоде. Значит, что-то случилось.
– Да здесь я, никуда не пропал. Просто много вопросов пришлось решать.
– Давайте завтра к двенадцати к нам, поедем к Чазову, надо отчет держать.
– Игорь Александрович, не могу. Там у меня… Короче, я на день-два в Орел уезжаю. Срочно. Там… по семейным обстоятельствам. Если можно отложить, я, как вернусь, сразу сообщу. Или без меня тогда. Но правда, ехать надо – кровь из носу.
– Вы хоть понимаете?
– Да все я понимаю, Игорь Александрович, но так сложилось. Простите.
– Серьезное что-то? Ладно, я свяжусь с ним, перенесем. Вам помощь нужна?
–
Что у нас там дальше по программе? Цунами в Москве? Падение метеорита? Визит рептилоидов?
Вернул меня в этот мир требовательный мяв. Привез домой – дай пожрать, сколько можно терпеть эти издевательства над простым котом? Кстати, о главном. Надо теперь позвонить Давиду, пусть завтра опять заберет голодающего.
Поспал я часа четыре, не больше. Нарубил бутербродов, сыпанул в термос чаю, добавил кипятка – и вперед. Залил бак бензином на пустой заправке где-то за Подольском и потом остановился только за Чернью, оросить обочину. Хреново ехать ночью, если честно, не люблю. Но зато с рассветом уже въезжал в Орел. Тормознули только раз, на стационарном посту перед городом. Да уж, приметная машина – не всегда хорошо. Пришлось провести коротенькую пресс-конференцию.
А дальше без приключений. Что там ехать? Вперед, и не поворачивать. Только на перекрестках останавливаться.
Мать Панова, несмотря на будний день, дома была. Моему приезду не удивилась ни грамма. Как бы между прочим отдал ей австрийские гостинцы. Видно, не до того ей.
– Ну, рассказывай, что стряслось? – спросил я ее, когда совершил все ритуалы после дороги.
Она помолчала, наверное, с мыслями собиралась. Крутила только чашку на блюдце. Чай выплескивался, но Панова этого не замечала.
– Вчера Федя домой не пришел. Он в военкомате устроился, так всегда в одно и то же время возвращался. А тут – тридцать минут, час, а нет его. Я сначала думала, задержался, мало ли что. А тут Галя позвонила, она в приемном, в Семашко работает. Говорит, скорая привезла, избитый весь, переломанный. Я поехала, ждала, когда операцию закончат. Девчонки потом пустили, я к нему… А он говорит, били и сказали, что ты все знаешь, за что… Во что ты впутался, Андрюша?
Я задумался, что говорить.
– Да там… в прошлом году еще, на вызове. А потом мне угрожать начали, чтобы у следователя не так сказал, как было. Выгородить своих хотят.
– Так надо в милицию обратиться! Что же это такое?
– А ты думаешь, откуда они?
Чашка, звякнув, упала на пол, развалилась на кусочки, и от нее поползла во все стороны лужа.
Панова схватила тряпку, начала убирать, да так и застыла с осколками в руках.
– И что же делать?
– Прорвемся, мам, постарайся успокоиться. Я все решу.
Поехали потом в больницу скорой помощи. Мать студента, как ни странно, не обратила внимания на машину. Да что там, она даже не спросила, чей транспорт.
Федор Викторович лежал в травматологии. В двухместной блатной палате. Досталось мужику крепко: перелом ключицы, трех ребер слева и двух – справа, плеча. Это все закрытые. И голень, левая – открытый, многооскольчатый. Ну и плюсом сотряс головного мозга. Ушибы мягких тканей – вообще не в счет. Пока Панова ходила узнавать подробности, я с отчимом студента пообщался. Объяснил вкратце, откуда ветер дует, без деталей, так, общее направление.