Фелинис. Повесть из истории гонений христиан при Домициане
Шрифт:
Несколько минут спустя, старик и его товарищ заметили группу полуодетых африканских и азиатских невольников, сопровождавших несколько телег с клетками, внутри которых были расположены тигры, львы, пантеры, медведи, волки и другие дикие звери. Затем прибавилась еще группа невольников, везшая слонов, носорогов, быков, кабанов и других животных дикой породы.
Крики, рычание животных задавали такой концерт, который вселял в душу необъяснимый ужас.
При приближении этого отвратительного шествия, дрожь снова потрясла члены Кермора, черты лица его конвульсивно
– Ты боишься этих животных?
– Вид их пробуждает во мне старинные воспоминания и производит такое неприятное впечатление, что я не могу сдержать себя.
И, помолчав с минуту, он добавил:
– Глядя на этих животных, в данный момент заключенных в хорошие и крепкие клетки, ты не можешь себе представить, Фелинис, какова их свирепость, когда их спускают с цепи на свободу, на арену, когда дикие крики толпы возбуждают еще более их кровожадные инстинкты. Что касается меня, то я был среди этих хищников; я чувствовал на своем лице их знойное, зловонное дыхание; их ужасные когти изрывали мое тело, их кровожадные зубы раздирали мои плечи. Если бы не мои железные мускулы, теперь ослабшие от старости, я не был бы теперь здесь, и тебя также не существовало бы.
– Ты боролся на арене? – спросил молодой человек.
– Да, два раза я мерялся с ними силами и два раза побеждал. Я проживу тысячу лет, но никогда не забуду эту ужасную борьбу. Для человека ловкого медведь, волк, бык – не опасные противники при встрече в лесу или между снопами; но на месте, всего только в несколько шагов, без всякого убежища, человеку, вооруженному только плохим мечом, без лат, без каски и щита, трудно победить этих зверей. Борьба принимает ужасные формы.
– А… так эти животные предназначены тоже для римского амфитеатра?
– Да, эти и многие другие. Пожелаем себе не встречать их более.
– Это почему?
– Я верю в предчувствия, Фелинис, и эта злополучная встреча, у входа в Рим, кажется мне плохим предзнаменованием.
– Ты боишься встретиться с ними опять лицом к лицу?
– Я достаточно пожил и смерть не страшит меня, но я трепещу за тебя.
– Чего ты боишься?
– Я соединился с тобой для отважного предприятия. Если мы не будем иметь успеха, то, наверное, искупим нашу неудачу на зубах этих зверей.
– Я женщина что ли, чтобы бояться смерти?
– Я далек от мысли подозревать в тебе слабость. Я хорошо знаю, что в твоем, на взгляд худом и хрупком теле, ты заключаешь геройскую душу. Но ты забываешь, Фелинис, какие ужасные пытки изобретают эти римляне и на какую ужасную смертельную агонию обрекают они своих жертв. В последние годы Нерона я видел такие возмутительные вещи, что если рассказывать о них, то у тебя волосы станут дыбом на голове. Нужно напрягать всю фантазию, чтобы представить себе страдания жертв.
– Как же они переносили это?
– С неподражаемой храбростью. Но надо быть слишком убежденным,
– Оставим печальные воспоминания и предчувствия, – сказал молодой человек. – Подумаем лучше о нашей цели: она удастся, если боги справедливы… Но что я вижу!
Кермор отвел глаза от диких животных, проводники которых, ускоряя шаги, достигли, наконец, города еще до пробуждения его обитателей, и перевел их по направлению жеста Фелиниса.
1
Старик подразумевал христиан.
– Я вижу новый вихрь пыли, – сказал он после минутного наблюдения.
– Это, быть может, новая группа зверей?
– Твой глаз, пронзительный, как у орла, не ошибется, тогда как мой утратил свою ясность; вглядись в тучу подымающегося перед нами пыли.
Фелинис повиновался. Спустя минуту, лицо его омрачилось и тень беспокойства, которая не скрылась от старика, отразилась и на его лице.
– Что заметил ты? – прервал его Кермор.
– Свет рассекает вихрь песка; щиты, каски, латы, мечи блеснули на солнце; в довершение всего, развеваются проклятые римские знамена, эти золотые орлы, знакомые всему миру.
Выражение гнева и волнения промелькнуло по лицу старика.
– Несчастье для нас! – вскричал он: – это войско римлян. Почему оно въехало в город в одно время с нами? Мне не нравится это!
– Не будем обращать внимания на это безразличное, само по себе, обстоятельство; к тому же, если ты думаешь, что легион идет в Рим, то вот доказательство совершенно противного…
Фелинис сказал правду, в чем его спутник немедленно убедился. Отряд солдат, войдя в более отдаленные ворота, пошел к морю.
– Легион идет в Остию, – сказал Кермор; – Но не ошибаюсь ли я? Не десятый ли это легион?
– Десятый или первый, не все ли равно?
– Далеко не то же, – сказал старик, покачав головою; – Десятый легион самый лучший. Гляди: он состоит из старых солдат, крепкого, как железо, телосложения, со шрамами на смуглых лицах. Какой отличный отряд! Какая сильная дисциплина! Они готовятся проходить римские ворота. Это излюбленная дорога войска, и никто между ними не прерывает молчания ни словом, ни жест ом.
Замечания Кермора были справедливы.
Бесчисленные сотни римлян были теперь все на виду и приближались к Тибру, проходя одна за другой перед глазами чужестранцев с удивительною правильностью. С мужественными лицами, блестящими гербами, безупречной выправкой, легион шел вперед быстрым и мерным шагом, хотя он, видимо, двигался всю ночь.
Среди легиона находился и начальствующий, имевший знаки и чин, более высокий, чем народного трибуна. Это был человек среднего роста и благородного вида, насколько можно было судить на расстоянии, разделявшем Кермора и Фелиниса от отряда.