Феминиум (сборник)
Шрифт:
А может, и правда в нее – праздник расстреливает зиму петардами и фейерверками, прогоняет унылую полинявшую старуху, на смену которой уже подоспела весна. Долой скучное и невзрачное! Долой Магдалену, даром, что она-то еще не стара – ведь не юная у нее душа и вся червячками изъедена.
И думает Магдалена отнюдь не о празднике, а о том, что вновь потерпела поражение. Хотя поражение – это когда война, сходятся равные; а схватка львицы с котенком – смех, да и только.
Девушка смотрит на небо, на веселящуюся толпу, но избегает бросать взгляды на подругу, чтобы случайно
Арлекин похож на странствующего певца – такой же чуть не от мира сего, в любой толпе ухитряется выглядеть неприкаянным. У него крупными локонами вьются волосы, мечтательные глаза, тонкий нос с еле заметной горбинкой. Но это все внешнее, а сам он веселый, Магдалена знает, как он смеется.
И ему нравится Доминика.
Она всем нравится; Магдалена желает подруге счастья – и только вечерами, когда остается одна в комнате, позволяет себе погрустить. Ведь с Арлекином они познакомились раньше…
…Велосипед Магдалены петляет по улочкам, его заносит в сторону из-за неловкости девушки – удар о бортик, падает сумка, рассыпаются листы курсовой работы. Незнакомый молодой человек бросается помогать…
Целых три дня девушка была счастлива. Потом Арлекин встретился с Доминикой…
Праздник закончился.
Они живут в большом доме цвета топленого молока, в одной комнате – студентки на последнем году обучения. Сказочная принцесса и завистливая дурнушка.
В карамельно-смуглых пальцах Доминики подрагивает фарфоровая белая чашечка. Девушка пьет крепкий кофе без сахара, морщится и тут же улыбается лукаво. Она красивая, Доминика. Она лучше всех.
– Ты меня изводишь своими тоскливыми взглядами. Разве я виновата, что мне везет? – спрашивает она.
– Что я могу поделать? – говорит Магдалена и ночами не спит – ей хочется исчезнуть из жизни подруги или вообще из жизни… а порой хочется, чтобы подруга исчезла первой.
Все, к чему потянется Магдалена, оказывается у более удачливой товарки.
– Чего ты от меня хочешь? – говорит та, чуть не плача. – Чтобы я перемазалась сажей и букой сидела в углу? Как ты! – бросает мстительно напоследок.
– Да, как я…
– Ох, прости… ты же не сердишься, да? Ты добрая, внимательная, чудесная!
«Не я, – думает Магдалена. – Уж точно не я».
Куклу привезла Доминика – упитанная, в розовых кружевах, та смотрела с полки круглыми пустыми глазами и улыбалась.
Магдалена не любила эту улыбку – и, когда оставалась одна, занавешивала куклу каким-нибудь платком. Но и через ткань чувствовала взгляд, не живой и не мертвый.
Доминика сердилась, обнаружив свою ненаглядную куклу закрытой в очередной раз. Она срывала тряпку, кидалась целовать фарфоровую красавицу, приговаривая: прости, малышка, снова тебя обидела эта дуреха!
Потом спохватывалась, и кидалась подруге на шею, и притаскивала разные сласти, и долго-долго говорила слова, от которых становилось и тоскливо, и сладко. Будто дырявую бочку
Магдалена довольствовалась и следом.
– А где Арлекин? – хоть изредка видеть его… крохи чужого счастья.
– Мы расстались, – беспечное. Так говорят молодые богини. – Он уехал к себе на север.
– Как? А… я? – бормочет растерянно и сама понимает, как жалко выглядит. Зачем с ней было прощаться?
Последний день праздника.
Куклы горят, до самого неба костры. Радость. Много-много забавных фигур в огне. Таков обычай – сделать забавную куклу и в последний день праздника сжечь ее. Весь город освещают горящие куклы. Большие, тоже чуть не в полнеба – или это кажется Магдалене, ведь сама она так мала, меньше всех. На углу Тополиного бульвара девушка видит – кукла Доминики, огромная, в знакомом розовом кимоно, усмехается, – а пламя никак не загорится – и, наконец, охватывает куклу целиком и сразу, от ног до макушки. Словно огонь сошел с неба. Так не бывает.
Так не бывает, бормочет Магдалена, возвращаясь домой. А куклы на полке и впрямь нет.
– Зачем ты это сделала?!
– Не знаю. Не знаю…
Девушка припоминает – это она сама облила куклу бензином и подожгла, после того как ей привиделось что-то на улицах. Стыдно… до чего стыдно. Та, другая, не виновата… если она теперь не захочет жить в одной комнате с психопаткой?
Но больше никто не следит с полки за Магдаленой, когда та пытается выучить очередной параграф из учебника или сделать контрольную. Никто не подсказывает беззвучным шепотом: недотепа, неумеха, и сама знаешь, кто получит лучшую оценку, а кто опять будет среди последних…
Сгорела та, что таращилась на Магдалену нетутошними глазами. В пепел обратились розовые кружева, и жаль их, как мертвых бабочек. Почернел фарфоровый остов. Где-то он теперь… мусорный контейнер принял бывшую куклу и увез далеко-далеко.
А если Доминика купит еще одну куклу? – мысль ледяной сороконожкой пробегает по позвоночнику. Что ей помешает снова и снова сажать на подоконник игрушечное подобие себя?
Не проще ли уничтожить саму Доминику?
– Что с тобой? Ты всю ночь не спала? – спрашивает утром подруга, свежая, как юная роза, и голос звучит слегка виновато: – Прости… это всего лишь кукла, не надо было кричать на тебя…
Когда она так говорит, становится хорошо-хорошо, и можно переносить любые невзгоды. Нет никого лучше Доминики, весь мир должен по праву принадлежать ей.
Год прошел.
Расцвела Доминика.
Подруга ее подурнела и в списке студентов последняя по успеваемости.
«Не завидуй», – шепчет она, ворочаясь ночами на все более жесткой кровати, словно и не кровать это вовсе, а другое ложе, о котором все чаще мечтает. Если умереть, сразу всем станет проще. Разве что Доминика обронит слезу – она добрая, она лучше всех…