Феникс императора
Шрифт:
Мы приближались, а у меня внутри все похолодело, когда я поняла, что за куча
обозванная мной бесформенной высилась посреди прохода - всего лишь
сложенный костер, посреди которого уродливый возвышался столб. Сверху на
всю смертельную композицию падал бледный след луны из провала в потолке.
Меня вели на казнь, меня решили сжечь, меня приговорили, не издав ни
единого звука, лишь изящным взмахом руки. По щеке скатилась обжигающе
горячая слеза,
миг зажмурилась, надеясь открыть глаза и не увидеть шикарное убранство,
холодный блеск темных глаз из-под расписанной маски.
Запястья сжались в стольной хватке чьих-то рук, а прочная веревка оплелась
посмертным браслетом. Под гнетущую тишину меня подвели к будущему
кострищу и привязали к столбу. Меня сжигали будто проклятую ведьму, с той
лишь разницей, что тогда приговор звучал. Звучал, а не читался прямо на лицах
и масках людей.
Сорванный со стены факел яркой вспышкой полетел прямо мне под ноги, он
выбил тучи острых искр, опалил носки туфель и рухнул в самую гущу мелкой
трухи. Огонь взметнулся до колен, жадно лизнул тонкую ткань брюк и опал, ему
тоже хотелось поиграть с привязанной жертвой. Стало не просто жарко, а
нестерпимо горячо, удушливый дым лез в глаза, забивал нос и рот, а я
продолжала вглядываться в ехидно улыбающуюся маску. Мои слезящиеся глаза
спрашивали, кричали - почему? Но ответа не было, лишь оглушительная
тишина, треск дров и гудение жадного пламени, которое с каждой секундой
поднималось все выше.
Боль пришла не сразу, но когда дала о себе знать, на мне горела одежда, кожа
под тканью шипела, испаряя влагу, гадко запахло паленой плотью, я закричала,
вкладывая в крик всю ту Боль и Страдание. Боль выкручивала мышцы, сдирала
скукоживающуюся плоть, срывала слой за слоем, позволяя сознанию держаться
в агонизирующем теле. Но с каждой пройденной вечностью боль становилась
невыносимой. Взгляд еще видящих глаз метался по ставшей ловушкой комнате,
бывшей когда-то актовым залом. Вместо обшарпанной белой двери виднелся
арочный проход, задрапированный дымчатым полотном. А из-за него
выглядывала закутанная в темные одежды женщина, и даже полумрак залы с
отблесками, снедавшими мое тело пламени, не скрыли ее победного выражения
ярко-синих глаз. Она торжествовала смерть, мою смерть!
Торжество жизни.
Ибо только умерев, отринув жизнь свою, может он обрести ее вновь, чтобы
восстать живым из оков могилы - умершим, но воскрешенным, прежним,
же время иным, похожим на себя, и не похожим, не убоявшись дара Божьего -
смерти и обретя через нее жизнь вечную.
"Легенда о фениксе" Луций Цецилий Фирмиан.
Тепло окружающее меня не просто обтекало вокруг, оно циркулировало сквозь
меня. Чистые оранжевые лучики купались внутри меня, сплетаясь
замысловатым кружевом, заполняли каждый уголок сознания, создавая яркие
завихрения, и как только они находили себе место, начинали тускнеть. Меня это
не беспокоило, ведь ласковое тепло продолжало стягиваться к груди, а
пламенные змейки сбивались в тугой клубок, цеплялись друг за друга, испуская
вокруг нешуточный жар, но он теперь не обжигал. Он ластился ко мне будто
ручной котенок, и успокаивающе шептал, что боли больше не будет, что он
больше не обидит.
После такой успокаивающей мысли, я почувствовала легкое дыхание, четкое
биение сердца. Потом зачесался нос, захотелось чихнуть, что-то твердое кололо
левую лопатку, а в области поясницы чувствовался каменный выступ. Легкая
волна паники накрыла меня, отчего я резко подскочила, распахнула глаза и
чихнула.
Я сидела в огромной куче прогоревшей золы, а сверху на меня падал столп
яркого солнечного света, и это было так прекрасно. Душа во мне пела и
тянулась туда, где золотился небосвод, где птицы сновали в безоблачном небе.
Руки сами потянулись вверх, окунаясь в золотую дымку. Я зажмурила глаза, и
солнце загорелось внутри меня. Мне показалось, что я сама стала маленьким
солнышком. Это было так великолепно, никогда в жизни я не чувствовала
ничего подобного, а теперь просто упивалась моментом единения с древним
светилом.
Меня прервали, торопливые шаги зазвучали совсем близко, послышались
удивленные вздохи. А потом началось форменное сумасшествие.
– - Феникс! Феникс! Феникс!
– загалдели множество голосов вокруг меня, я
зажмурилась и приложила руку к лицу, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Но
толку оказалось мало, я увидела лишь смазанные солнечным светом силуэты
людей, а их собиралось все больше и больше, толпа галдела все сильнее и уже
не слышались отдельные выкрики, лишь общий возбужденный гул.
Мне надоело сидеть на вдруг ставших неудобными углями, я поднялась,
отряхивая налипшее крошево и только сейчас поняла, что ничего кроме жирных
разводов сажи не скрывает обнаженного тела. Вокруг все замерло, стих ропот