Феникс поневоле

Корнюхина Екатерина

— Что?

— Тут только развалины, госпожа. И никого нет.

Лицо Хэргал перекосилось, и она сделала непонятный жест: вытянула правую руку по направлению к остаткам дома, подняла ладонь…

И почти сразу же прошипела себе под нос длинную тираду. Абеша сразу поняла, что та страшно ругается, вот только смысл некоторых слов до девушки так и не дошел.

— Этого не должно быть! — бешено проговорила Хэргал. — О, где мое зрение и мои силы!..

Абеша вздохнула и отвела взгляд. Развалины выглядели очень старыми и пугающими.

Ожидая,

пока Хэргал скажет что–нибудь понятное, девушка принялась осматриваться. И заметила, что по дорожке от соседнего дома в их сторону с трудом ковыляет высокий, совершенно седой старик, опирающийся на толстую палку.

— Госпожа, к нам идет какой–то старик, — тихо сказала девушка.

— Откуда он взялся? — отрывисто поинтересовалась Хэргал.

— Из соседнего дома.

Старик, тяжело дыша, остановился в нескольких шагах от женщин. Абеша видела, что его взгляд медленно скользит по фигуре Хэргал и наконец останавливается на ее лице.

Опершись о палку руками, старик кивнул каким то своим мыслям. В отличие от всех других кланяться Хэргал он почему–то не спешил. Более того, старик смотрел на нее прямо, с заметной неприязнью во взоре.

— Явилась, значит, красотка… — произнес он стариковским дребезжащим голосом, но громко и отчетливо. — И ни единой сединочки на голове не принесла.

Хэргал, всем корпусом развернувшись на голос, ответила вопросом:

— Что тебе надо? Я тебя не знаю.

— Потому и жив до сих пор, — моментально среагировал старик. — Зато я тебя знаю, птица нездешняя. Все гадал: объявишься или нет? А что же ты на этот раз без блеска и грохота? Где гвардия, где черная кобыла?

Хэргал прищурилась, словно силилась увидеть собеседника. Она помолчала, потом спросила:

— Ты знаешь, что здесь произошло? — и сделала неопределенное движение, но старик, видимо, прекрасно знал, о чем идет речь, поскольку мрачно взглянул на развалины.

— А что же ты меня, старого, спрашиваешь? Ты беду за собой водишь, а не я.

— Если бы я знала, у тебя вряд ли бы спросила.

— Так сама видишь — была семья, и нету больше. Годков десять уж как. Что–то ты, красавица, припоздала слезы лить… Хотя нет. Чего тебе о них печалиться? Увела сына, парень сначала душу потерял, а потом и голову… Все, пепел остался. Что ты здесь забыла?

— Я пришла, потому что думала: они живы, — зло ответила Хэргал. — Ты мне ответишь или будешь уму–разуму учить?!

В голосе ее зазвучали злобные, металлические нотки. Абеша сжалась, а старик, напротив, расправил согнутые временем плечи.

— Никак, красавица, на меня решила громы и молнии метать? Давай, потешься. Мне, старому, уже все равно, а тебя, я знаю, не исправить.

— Пока я просто спрашиваю, — проговорила слепая таким тоном, что любому стало бы ясно: она сдерживается из последних сил.

Старик трескуче рассмеялся:

— Ишь ты, дожил до какой чести! Спрашивают меня! Ну что

же, если и правда, ты за горами–ветрами была, ничего не знаешь, то и рассказать могу. Вырезали их всех ночью, а дом подожгли. Злодеев искали, да… никто их и тени не видел.

— Вырезали ночью? — повторила Хэргал, о чем–то напряженно размышляя. — Всех?

— Всех, красавица. Никого из всей семьи не осталось. Даже малышей не пожалели. Никто теперь сказать не может, что за душегубы приходили. Лет десять назад, а то и больше.

— Десять лет? — повторила Хэргал, и на лбу ее собрались мелкие морщины. — Ты сказал: десять лет?

Старик покачал головой:

— Какая же ты все–таки, а? Высоко летаешь, птица? Земли под собой не видишь, времени не замечаешь?

— Откуда стало известно, что убили всех, если дом сгорел?

— Ты бы хоть слезу для приличия пустила, — сурово ответил старик, — а ты деталями интересуешься… Что же, ответ есть. Пожар рано утром заметили, потушить успели. Всех вынесли, красавица, рядком положили: всю семью. Только старшего сына недоставало, так он родных уже на небесах ждал… За птицей в небо дернулся, да… крыльев–то не было.

— Стишками на досуге не балуешься? — отрывисто спросила Хэргал. — А то выражаешься — прямо сейчас поэму пиши!

— Ну и запиши, — огрызнулся старик. — У тебя–то времени много!

— Ладно, все ясно, — Хэргал шевельнулась, сделала шаг в сторону — Здесь больше делать нечего. Пойдем, Абеша!

Девушка посмотрела на старика. Тот стоял, опираясь на свою палку, и провожал Хэргал пристальным взглядом. Та — на ходу — бросила через плечо:

— Что же, старик, спасибо за рассказ. Может, раз в жизни стоящее дело сделал!

— Тебе не служил и служить не буду, — донеслось в ответ. — Только ради убиенных и пришел…

— Об этом я и говорю, — сказала Хэргал так тихо, что старик ее не услышал.

Абеше стало холодно. Она присутствовала при странном, пугающем разговоре и сейчас, удаляясь от развалин, совершенно не представляла, как следует себя теперь вести.

Хэргал шла так, словно ее слепота внезапно прошла. Девушка, догнав ее, заглянула ей в лицо и охнула. В незрячих глазах стояли слезы, а губы кривились.

— Госпожа, — прошептала Абеша, — может, присядем где–нибудь?

Хэргал мотнула головой: мол, все равно. Тогда, взяв ее за руку, словно малого ребенка, девушка завела женщину в ближайшую рощу и усадила на траву.

Хэргал замерла, словно изваяние. Слезы так и не пролились.

Абеша опустилась рядом. Она, конечно, многого не поняла из разговора, но смысл уловила: старик обвинял Хэргал в гибели людей, когда–то живших в ныне разрушенном доме. И в чем–то еще.

— Значит, прошло десять лет, — проговорила Хэргал, явно не ощущая присутствия девушки, — десять лет назад их всех убили! Но я не понимаю, не понимаю! — на последнем слове голос ее превратился в глухой рык.