Феникс

Калбазов Константин Георгиевич

— Ну, я пойду, — распрямляясь и хрустя суставами, обратился Виктор к коку, который вовсе не комплексовал, потребляя кашу из общего котла.

— Посуду опять кто другой будет мыть?

— Как всегда. Ты же знаешь, я после обеда в арсенал.

— И охота тебе было подвязываться под это дело?

— Люблю я с оружием возиться. А потом, это только сначала трудно. Дальше будет легче, и с камбузом от меня отстанут. А когда оружие в порядок приведу, останется только поддерживать его в надлежащем виде. Зато меня больше никуда привлекать не станут.

— Уверен?

— Тебя же не привлекают.

—

Ну это я… Я — кок.

— А я буду оружейным мастером.

— Ха! Ну иди, оружейный мастер. А чего не обедаешь-то?

— Поел уже, пока ты кашеварил. Бывай.

Вообще-то Виктор не ел. Еще чего не хватало. По всему выходит, будет заваруха, а с полным брюхом идти в бой — себе дороже. Лучше уж так. Подойдя к борту, он бросил взгляд назад и сразу заметил небольшой парус следующего одним с ними курсом судна, покинувшего гавань вслед за ними. Это «Шустрый» Окуня. Дальше был виден еще один парус. Однако сегодня что-то слишком оживленно. Патта, конечно, большой порт, но сомнительно, что выход трех кораблей с минимальным отрывом — обычное для него явление. С другой стороны, чего только не бывает в этом мире.

Вон появился уже отобедавший Клык и по устоявшейся привычке высматривает его. Что ж, хорошо, что хоть что-то неизменно. Похоже, квартирмейстер твердо решил навести порядок в арсенале. Может, уже подумывает о своем корабле? Прости приятель, но не судьба. Как бы все ни закончилось для Виктора, тебе капитаном не быть никогда. Клык наконец нашел своего подчиненного и поманил за собой, затем подозвал еще одного. Ну да, без сопровождения Виктора в арсенал пока не пускали.

Отрывистые команды, возбужденный гомон и топот ног, несмотря на то что экипаж «Шустрого» по палубе щеголял в постолах [3] . Вот часто простукала деревяшка Хряща. Что там такого стряслось, что все засуетились? Зван посмотрел на тех, с кем делил каюту, словно ждал, что получит ответ от них.

3

Постолы— грубая обувь из целого куска кожи, стянутого сверху ремешком; род лаптей.

Десяток в полном составе сейчас находился в своих каютах и деловито, без суеты, приводил в порядок оружие. Они уже несколько дней на воде, а дело могло оказаться горячим. Мало ли что там наобещал атаман, жизнь — она штука такая, не знаешь, где споткнешься, поэтому порох в зарядах лучше переснарядить. Виктору удалось-таки наладить процесс изготовления нового оружия. Не сказать, что все прошло гладко, но по десятку карабинов и кольтов все же произвести удалось. Не хватило времени закончить перевооружение всей ватаги, но и это было уже немало, а главное, процесс уже опробован, остается собрать станки на новом месте и можно налаживать производство. Все отправившиеся с атаманом были вооружены по новому образцу.

Как и ожидалось, не получив ответа от своих товарищей, Зван, оставшийся за старшего, направился на палубу. В морском деле он соображал слабо (да чего там, ни черта не соображал!), но даже он понял, что курс преследуемой бригантины, паруса

которой белели далеко впереди, и курс «щуки» не совпадали. «Шустрый» отчего-то свернул влево и возвращаться на прежнее направление вроде как не собирался. Интересно девки пляшут.

— Окунь, ты ничего не напутал? Бригантина, вон она.

— Вижу, не слепой.

— Тогда объясни, что ты тут вытворяешь.

— А ты погляди туда.

— Ну, корабль, — глянув в указанном направлении, сделал лаконичный вывод Зван.

— Не узнаешь?

— Нет. А должен?

— Э-эх, черви земляные. Свалились вы на мою голову.

— Ты за словесами-то следи. И толком объясни, что с тем кораблем не так.

— То шлюп моего давнего приятеля Смолета, «Баклан», — с явным недовольством пояснил кормчий.

Однако Зван пропустил недовольство мимо ушей, потому как было прекрасно видно, что относится оно к тому самому капитану и его кораблю.

— Это тот, что рядом с нами на рейде стоял?

— Он самый.

— Выходит, за прошлые обиды посчитаться решил?

— Выходит, что так. Кол ему в задницу!

— И что будешь делать?

— Уходить буду, что же еще. У него на борту десять пушек да четыре кулеврины. У нас — сам видишь. Так что только уходить.

— Если поспеем к бригантине…

— Ты смеешься? Какая бригантина? Тут бы самим ноги унести. Да не гляди ты на меня так. «Шустрый» — он, конечно, шустрый, да только по прямой нам от «Баклана» не уйти. Ход у него повыше будет. Вот в поворотистости он уступит, так что вилять придется до ночи, а потом отрываться.

— Ты ума лишился, кормчий?! Там же Добролюб уж начал. Если всех не оприходует, то ему одному не выдюжить. Ты же по рукам ударил.

— Ударил, — начал заводиться Окунь. Как видно, поступиться словом ему никак не блажило, но не все так просто. — В уговоре было сказано: без пушечной пальбы и с малым риском. А Смолет — это риск немалый, и пушки у него есть, которые он в ход пустит.

— Отворачивай к бригантине, кому говорю! Там атаман, его никак оставлять нельзя.

— Слушай, Зван, шел бы ты в каюту и сидел там вместе со своими парнями, здесь вы только мешать будете. Кончен разговор.

Десятник в бессильной злобе сжал кулаки, а потом, бросив последний взгляд на догоняющее их судно, процедил сквозь зубы забористое ругательство и направился в каюту. Как видно, кормчий вполне удовлетворился тем, что ему больше никто не мешает, и вернулся к управлению корабликом. Вот только зря он решил, что он первый после Бога, в любой иной ситуации так оно и есть, быть может, но не сейчас.

Не прошло и десяти минут, как на палубе появилось десять человек, все были вооружены до зубов и настроены весьма решительно. Не произнеся ни слова, они быстро распределились по всему небольшому пространству корабля и взяли его под контроль. Еще минута — и Зван полностью убедился в том, что вся команда «Шустрого» на палубе и в настоящий момент контролируется его людьми.

— Ты чего творишь?! — искренне возмутился кормчий.

Оно и понятно: какому капитану понравится, что на его корабле вдруг произошел переворот? А ничем иным это и не было, потому как парни держали под прицелом всю команду, в настоящий момент безоружную.