Феномен двойников (сборник)

Манова Елизавета Львовна

— Да. Обидно, но так.

— Мы — другой пример. Изменения в технологии. Будь реализованы открытия… погребенные на Ктене… это был… был бы другой Мир…

Силы покидали Ларта прямо на глазах. Громче становилось дыхание, слабел голос, и мутная дымка уже подергивала зрачок. Пару раз он поглядывал на Ноэла, и тот ежился, сжимался, уходил от этого взгляда. На третий раз не ушел. Прямо и настойчиво Ларт глядел ему в глаза, и Ноэл испуганно замотал головой.

— Сат! — это был приказ; Хэлан даже удивился. Не

думал, что Ларт так может. И Ноэл сдался. Каким-то слепым движением взял приготовленный шприц и всадил его в руку Ларту.

Эта штука подействовала сразу. Ожили и заблестели глаза, выравнялось дыхание, чуть отступила с щек желтизна.

— На чем мы остановились?

— На корабле.

— Спасибо. Что он для них? Мир или война? Мир страшнее. Войну можно… хотя бы не проиграть. Мир — изменение. Новые знания, новые идеи, новый способ мышления. Вы знаете, как мы обходимся с этим у себя. Первый рефлекс — запретить. Второй — уничтожить. Третий… сами додумывайте.

— И все? — спросил Хэлан недоверчиво. — Вот так все просто? Никаких тайн?

Даже не страх — пустота. Словно изнутри все вынули. Бежал, бежал — и яма. И стылая вода над головой.

— Не может быть! — сказал он упрямо. — Чтоб ради этого такой шухер?

Он знал, что все так. Давным-давно знал… только все обманывал себя, все надеялся. Ох, как не хочется умирать!

Ларт не ответил. Жалость была в его глазах, и Хэлана передернуло. Ну, нет! Я-то покуда жив! Он все-таки сумел улыбнуться.

— Жаль! А хорошо мы побегали, а? Обидно, что зря.

— Нет! Не вздумайте сдаваться, Ктар! Ничего не кончено!

В первый раз волнение оживило это мертвое лицо, в первый раз зазвенел голос, и Хэлан понял: это главное, то, ради чего весь разговор.

— Ол! — Ларт нашел глазами Тэви. — Слышите? Они должны добраться. Скажите всем… мое последнее желание… я хотел… я требую! Возможное или невозможное… должны!

— Да, — почти беззвучно ответил Тэви.

— Ктар, я знаю… вы поймете… не сейчас. Все плохо… и мир, и война. Но все хуже… если по-прежнему… к гибели. Одну катастрофу… мы ее уже пережили… вторая? Или опять развал… одичание… третий цикл? Пусть они!

— А если нет? — спросил Хэлан. — Если они хуже?

— Не верю… и вы не верите… ваше дело… надо осторожно… очень. Ктар, это страшно… хочется… хоть немного надежды… воздуха!

Он не сказал — прохрипел это слово, рот приоткрылся, напряглась в последнем безнадежном вздохе грудь, дернулись и заскребли по одеялу пальцы, будто старались удержать убегающую жизнь.

А потом он как-то сразу успокоился, вытянулся, и лицо его стало торжественным и почти красивым. Человек, который не оставил долгов.

И Хэлан сразу почувствовал себя лишним. Встал, осторожно прикоснулся к еще теплой руке и тихо сказал:

— Спасибо.

А потом кивнул Майху и они ушли.

Посадку

Хэлан проспал. Послушался Майха и принял часика за три снотворное — можно сказать, без сладкого остался. Правда, он не горевал, ему этих радостей и в полете хватало. Считай, семь дней из амортизаторов не вылезали. Вот тут Хэлан и прочувствовал, что за штука — околофаранельская навигация. Только вылез из ящика — перегрузка размазывает тебя по полу, только в рот что-то взял — невесомость выворачивает кишки. Хэлан даже как-то отупел от этой свистопляски: ничего не хотел, ни о чем не думал — просто ждал, когда это кончится.

А когда кончилось, он даже не обрадовался. Живы, — ну и что? Тоже мне дорожка — из тупика в тупик.

Почему-то они даже не включили обзорный экран. Поели — за семь дней в первый раз по-человечески — и уселись в размонтированной рубке.

— Надо выйти, — сказал Майх.

— Успеется.

— Ничего, Хэл! Последняя пересадка.

Было что-то неправдоподобное в обыкновенности их прибытия. Как во сне, когда ничего не удивляет. Хэлан и не собирался ничему удивляться. Прибыли — так прибыли, Намрон — так Намрон, проиграл — так проиграл.

Тускло и серо было на душе, но когда сдвинулась плита люка, он чуть не вскрикнул от ужаса и какого-то боязливого восторга. Этот мир ничуть не походил на Ктен. Ктен был страшен, Намрон — устрашающе красив. На Ктене Фаранел властвовал, здесь он заполнял собой все. Грузно-прозрачным золотисто-розовым полушарием воздвигался на полнеба, гася звезды, затмевая немощное солнце. Он один владел этим миром: розоватым светом оживлял его ледяные пустыни, рыжим золотом окрашивал острия его скал, и в обманчивой теплоте его лучей Намрон казался еще мертвее — до того мертвый, что душа зябла.

Он взглянул на Майха и увидел за стеклом шлема его застывшее лицо.

— Что, здорово?

— Даже страшно. Ладно, пошли.

Станция была не то далеко, не то совсем близко — тут тоже было неладно с масштабами. Только отошли от корабля — и он исчез; они остались только вдвоем посреди сверкающей пустоты. Выскакивали и исчезали скалы, острые и тонкие, как иглы изморози; дробилось в ледяных гранях радужное сияние, и все ниже склонялся Фаранел, раздувшийся и сытый после того, как высосал жизнь из этого мира.

А потом они пришли. Очень черная башенка отмечала вход в станцию, и Майх долго с чем-то возился, пока золотисто-розовый пласт льда не поехал в сторону.

Тесный шлюз, мутный красный свет, исцарапанные стены. Вот тут-то ему и стало страшно. Хэлан всегда боялся болезней. Не боли, не смерти — того, как тебя предает тело. Только раз такое испытал — когда получил свою пулю — а бояться научился.

Внутренняя дверь уползла вбок, открывая тусклый коридор. Очень трудно было сделать первый шаг. Второй уже легче.