Феномен двойников (сборник)
Шрифт:
Он все равно смотрел. Ноги шли, руки стреляли, а он смотрел. Оказывается, когда распыляют, не сразу исчезаешь. Разбрызгиваешься в облачко, а уж потом…
Только его не распылили. Он прошел весь бой до конца, до серебряной стены, и вывел с собой четверых.
И они сидели с Альдом вдвоем, потому что больше некуда было идти.
— … - говорил Альд. Он глядел, как шевелятся губы, но ничего не понимал.
— !.. — говорил Альд. Он хотел что-то понять, но не смог.
Ушел к себе, повалился, уставился в потолок. И его отключили.
— Алек! —
Двадцатый бросок думал он, чего же они тянут, сволочи?
— Алек! Дубина ты штурмовая! Слышишь, что я говорю?
Он вяло покачал головой.
— Алек, слушай, тут что-то не так.
Все не так, подумал он.
— Когда распыляют… это не уничтожение, понимаешь? Какой-то переход… пространственный?
Он остановился, глядя на Альда, и сразу Сигнал толкнул вперед.
— Может попробуем, а?
— Ты спятил, — сказал Алек. В первый раз он что-то сказал, и Альд облегченно вздохнул.
— А что нам терять?
— Сигнал, — сказал Алек. — От него не уйти.
— А помнишь, как Инта? Выкатиться из цепи — и все.
— Алрх! — властно сказал Алек. — Примешь группу… если я… того.
Черные вихри гуляли по черной земле, светлые тени текли, пробиваясь сквозь мрак, и стены Казармы уже серебрились вдали.
Он шел вперед без мысли и без боли — просто шел. Он шел, и шаги привели его в нору; он скинул форму, принял душ, лег — и его отключили.
…Они шли по еще живой лазурной траве, и с белесого неба вроде бы даже пригревало.
— Меня зовут Алек, — сказал он, и старший обернулся к нему. Такой вот красавчик три на два, весь в шипах, наростах и вздыбленной чешуе.
— Алоэн, — булькнул он и хвостом дернул по ногам. Слева шел человек по имени Альд, справа двуногий и двурукий Алул. Хорошая группа, подумал он, будет с кем говорить, если вернусь, и тут шатнулась земля и все расплылось — это их накрыли полем, до поры прикрыв от огня
2. НЕСТАНДАРТ
Темно-синее небо Латорна, думал он. Очень темное синее небо, и плывут облака… Я лежу потому, что ранен, думал он. Я ранен, и поэтому можно лежать и глядеть, как плывут облака.
Он открыл глаза и увидел мятущийся прах. Черные струи, кружась, заметали его; это было невыносимо, и он встал. Он шел сквозь мрак и сквозь боль и думал: почему я здесь? Как случилось, что я здесь?
— Я умер, — сказал он себе. — Я умер, но тогда был Латорн, было небо и были облака.
— Чепуха, — сказал он себе. — Если умер, нет уже ничего.
— Есть, — ответил кто-то другой. — Легион. Сборище мертвецов.
Он стоял, хотя его толкало вперед. Его толкало, а он стоял и думал: это сказал Алек. Какой Алек? Не знаю никакого Алека! Нет, знаю. Он был со мной в бою. Он ничего не говорил. Он сказал: «Меня зовут Алек», — и больше ничего.
Было очень трудно стоять, и он пошел. Я ранен, подумал он. Я ранен и сейчас упаду. Нет, я не упаду. Все раны заживают, пока идешь. Откуда я
— Меня зовут Альд, — сказал он себе.
О Легионе говорил Алек. Он не мог мне об этом говорить, потому что сегодня я видел его в первый раз. Я не мог его видеть сегодня в первый раз, потому что я знаю, какой он в бою, как не мог бы узнать за один раз.
Боль исчезла, и он заспешил, догоняя своих. Они шли вчетвером: Старший, Алек, Алул и Альд, и пока не стоило говорить.
Мы — молодцы, подумал он, всего двоих в четвертой цепи. Сегодня мы будем говорить, подумал он, сядем за столик в Просторе и будем говорить.
И они сидели вдвоем, потому что Алул не стал говорить. Многим не надо говорить, они в себе и для себя. Не все человечества возникли из стадных существ, подумал он улыбнулся. Эта мысль была его мыслью, из Латорна, а не из Легиона.
— Алек, спросил он, — ты помнишь меня?
Алек качнул головой. Верзила с железным лицом и челюстью на двоих, знакомый, словно мы с ним не расставались всю жизнь.
— А я тебя помню. Будто ты был старший, а я шел в бою справа и позади.
— Врешь, — ответил Алек.
Место, где спят, почему-то зовется норой. Как сюда влезет Алек, если и мне тесно? Почему же я так за него уцепился?
Уменьшим селективность, подумал он, и это была хорошая мысль — из Латорна. Память — это просто информация, записанная в мозгу. Если она есть… Только не торопись, подумал он, пусть всплывет.
Белое небо и голубая трава. Серебро. Серебряные вспышки солдат. Серебряные стены в тяжелом дыму. Дым. Огонь. Серебряная фигурка, влетевшая в пламя. Малыш. Малышка…
Малышка, подумал он, шагая в своем ряду. Ушла неуклюжая радость, когда все легко. Легко убивать, легко умирать, легко терять своих. И только думать нельзя, потому что сплошная легкость в мозгах.
Но мы уже вышли на рубеж, и надо о чем-то думать… Страшно, подумал он. Я боюсь этого боя. Я каждого боя боюсь, но этого особенно, потому что он уже начался. Малышка, подумал он. Почему? Надо смотреть.
Он смотрел, как прошла мимо них четвертая цепь. Первые три ушли давно, а четвертая обгоняла их только сейчас.
Капельки ртути, подумал он. Вот сейчас сольются…
Он привстал на цыпочки, вглядываясь в далекий фланг. Вон там, последняя шестерка. Пять с половиной, подумал он, один человек — и тот малютка.
И тут загорелся танк.
Пятая цепь — это подарок судьбы. Он вышел из боя без единой починки и думать начал, когда еще не засверкали стены Казармы.
Значит, малыш все-таки есть, подумал он. Логика против памяти, подумал он. Я знаю Алека, каждое его движение в бою. Я знаю правила этой игры, как нельзя узнать за единственный раз. Я думал о малыше раньше, чем увидел его. В Легионе не так уж много людей. Маленьких тем более. Это больше, чем совпадение.