Феномен двойников (сборник)
Шрифт:
— Кто ты — человек или бог? Назови свое имя или уйди!
— Я скажу свое имя, но не тебе. Я пришел к Великой за помощью и советом. Доложи обо мне, — сказал я (или он?). — Пусть Старшая из Дочерей решает сама.
Я долго ждал — один, потому что Другой затих, я совсем не слышал его. И когда за мной пришли, я немного боялся, потому что Дом Матери полон великих тайн, и, говорят, она немилостива к мужчинам.
Но Владычица Ночи не стала меня пугать, просто меня провели в высокий покой без окон, где от светильников было светло, как днем, и величавая
И тогда я снял повязку с лица.
Она долго вглядывалась в меня, и голос ее дрогнул, когда она спросила:
— Кто твоя мать?
— Аэна, дочь Лодаса.
И вдруг она засмеялась счастливым девичьим смехом.
— О радость! — сказала она. — Ты здесь, потерянное дитя, источник всех упований! О, наконец, ты здесь! — сказала она, — тот, о ком мы молились! Обличьем ты подобен отцу, но взгляд твой отмечен Ночью! Жива ли Аэна? — спросила она. — Какая земля вас укрыла?
— Такема, — ответил я неохотно. — Мать моя жива и блюдет вдовство.
— Садись, мой мальчик, — сказала она, и сама опустилась в высокое кресло. — Как тебя нарекли, и какое имя ты носишь в страшном мире?
— Торкас, приемный сын Вастаса.
— Рассказывай! — попросила она. — Что привело тебя в Ланнеран?
И я рассказал, как велел мне Он, что меня преследует неведомый враг. Я не могу себя защитить, потому что не знаю, кто он, и боюсь навлечь беду на Такему.
Она слушала, кивала и разглядывала меня; непонятное было у нее лицо: старое, но молодое. И голос у нее был свежий и юный, и я подумал: неужели он прав? Неужели это и есть мой враг — враг всех людей, что живут на свете?
— Торкас, — вдруг спросила она. — Что с тобой? Ты меня боишься?
Он не стал говорить за меня, и я ответил честно:
— Я не знаю, может быть, ты и есть мой враг.
— Нет, — сказала она, не удивившись. — Это не я. Я знаю, кому нужна твоя смерть, но я не знаю, как он себя называет и где он таится. Ты многое чуешь, — сказала она, — но ты ничего не знаешь. Есть очень древнее знание, Торкас, — еще тех времен, когда Отец и Мать согласно правили миром, и еще не разошлись пути людей и богов. Мы его сохранили, но непомерной ценой. Наша сила и власть кончаются за воротами храма. Никакое Зло не может ворваться в Дом — но мы бессильны против Зла за пределами Дома. Недаром мы ждали тебя, — сказала она. — Ты — единственный, кто может его победить. Пойдем, — сказала она, и горячей легкой рукой сжала мою ладонь. — Если ты и есть тот, кого мы ждем, для тебя зазвучит Оракул Ночи, и мы узнаем свою судьбу!
И она повела меня вниз, все вниз и вниз, по бесконечной лестнице из гладкого камня. Я насчитал две сотни ступеней, а потом перестал считать. Здесь стояла тьма, такая глубокая тьма, что в глазах мелькали зеленые искры.
— Не удивляйся, — тихо сказала жрица. — Здесь святилище Изначальной Тьмы, той, откуда пришли мы и куда уйдем. Торкас! — сказала она. — В Доме Матери много Тайн, но нет сокровеннее этой. Немногие могут сюда спуститься.
И Другой вдруг опять появился во мне. Он ничего не сказал, просто что-то в нас изменилось.
Лестница кончилась, а мы все шли в темноте, жрица вела меня уверенно, как при свете. А потом я услышал Голос.
Он был, как шум бегущей воды, как ветер, плачущий среди скал, как дальний звук боевой трубы. Он родился вкрадчивый, еле слышный, а потом вдруг обрушился на меня — громом, болью, холодом и огнем.
И снова Другой меня заслонил; он был вокруг, как стена, он все забрал: огонь и холод, и боль, но голос Тьмы просочился сквозь стену, такой прекрасный, такой зовущий, он обещал, он упрашивал, он молил, и я не мог… я пошел за ним.
— Торкас! — отчаянно крикнул Он. — Торкас! Держись! — но я уходил, и он всей силой своей, всей своей волей не властен был меня задержать.
— Торкас, борись! — молил он, и я попробовал сопротивляться, но я не мог, голос Ночи был сильнее меня.
— Мама! — позвал я. — Мама! — и мир вокруг зашатался, и что-то огромное, темное рухнуло на меня…
Рев разъяренного зверя — Безымянный понял, что он один. Черный удар раскаленной злобы — стены дрогнули и качнулся пол; жрица рухнула на колени, прижимая ладони к лицу.
Бог бушевал: он больше не защищался, он разил, он рушил, он убивал. Он был черное пламя, он был средоточие тысяч смертей, он разил прямо в сердце Великой Тьмы, и она исходила болью от страшных ударов, корчилась, поддавалась, отступала назад…
Все рухнуло, все погибло, уже ничего не исправить…
— Мать! — воззвала она. — Великая Мать! Смирись! Мать! — взмолилась она, — смирись, он тебя убьет!
И святилище опустело. Только облако жгучего мрака, только боль…
— А! — сказал бог, — ты жива? Жаль. Ничего, ты скоро подохнешь. Подыхайте все, — сказал бог. — Не стоит моего мальчика ваш поганый мир…
Он замолчал, он уже уходил, и тогда она закричала.
— Бог! — кричала она. — Великий бог! Смилуйся! Пощади!
Но он только злобно засмеялся в ответ.
Она не сумела встать и поползла за ним.
— Боже! — кричала она, — погоди! Послушай, Мать говорит со мной! Боже! — кричала она. — Торкас не умер!
И он остановился.
— Бог! Мой великий бог, я не знала, что вас двое, и Изначальная Тьма разделила вас. Твой сын будет жив, если ты сумеешь уйти!
— Хороший совет! — прорычал он. — Чтобы уйти, я должен убить его тело!
— Нет! — сказала она. — Нет! Послушай, — сказала она, — я не знаю, что это значит. Слова лишь приходят ко мне, и я повторяю их. Мера за меру, — сказала она. — Мир спасенный за мир убитый. Ты — свой судья и палач, отдай же свой долг и отпусти себя на свободу. Ты получишь свободу, — сказала она, — а сын твой получит жизнь.
Он вдруг оказался рядом, схватил ее за плечо и поднял с земли, как обрывок ткани.
— Гляди в глаза! — приказал он, и она ответила с жалкой улыбкой:
— Я не вижу тебя.