Феномен Юрия Арабова (сборник)

Тюрин Юрий

Арабов и Сокуров толкают бедную женщину обратно к Родольфу. При том авторы подчеркивают болезненную страсть Эммы делать подарки любовнику, которые приобретает она в лавке ростовщика Лере, лукавого пройдохи. Там же, у Лере, присматривает для себя мадам Бовари дорогие платья, парижские новинки, украшения.

Абсурд в комнатах Эммы, возможно, подсказан Арабову текстом из популярного в среде богемы 60–70-х годов романа Э. М. Ремарка «Жизнь взаймы».

«Когда были получены первые платья, Лилиан не стала прятать их в шкаф. Она развесила их по всей комнате. Бархатное повесила над кроватью,

а рядом с ним – серебристое, так, чтобы, пробуждаясь ночью от кошмаров, когда ей казалось, что она с приглушенным криком падает и падает из бесконечной тьмы в бесконечную тьму, она могла протянуть руку и дотронуться до своих платьев – серебристого и бархатного, – до этих спасительных канатов, по которым она сумеет подняться из смутных серых сумерек к четырем стенам, к ощущению времени, к людям, к пространству и жизни. Лилиан гладила платья рукой и ощупывала их ткань; встав с постели, она ходила по комнате, часто голая; временами ей казалось, что она в окружении друзей: вешалки с платьями висели на стенах, на дверцах шкафа ‹…› Она бродила ночью по комнате, среди своих сокровищ, подносила парчу к бесплотному лунному свету, надевала шляпку, примеряла туфли, а то и платье; подходила к зеркалу и при бледном свете луны пытливо всматривалась в его тусклую, фосфоресцирующую поверхность ‹…› И продолжала свою безмолвную призрачную игру» [37] .

37

Ремарк Э. М. Жизнь взаймы // Ремарк Э. М. Время жить и время умирать; Жизнь взаймы: Романы. М.: АСТ, 1998. С. 507–508.

Лавочник Лере денег с мадам Бовари не брал, все покупки шли в долг. «Мы ведь с вами не жиды!» – вкрадчиво внушал Лере. Арабов убрал эту фразу из сценария.

Кинодраматург придумывает эпизод последнего свидания Родольфа с Эммой – у реки, у большого камня. Измученная сложностями и неудобствами тайной связи, замужняя женщина молит любовника бежать в Рим, в вечном городе Папа даст ей, католичке, развод. Жизнь наладится, незачем будет скрывать от людских глаз свою любовь. Как и ранее мы отмечали про другие, и эта сцена возникла из многостраничного текста Флобера как узелок кинодраматургии «Спаси и сохрани». Зрителю понятно главное в эпизоде: Родольф бросит Эмму, жар прежних клятв в пылкой страсти уже потух. Но расчетливый соблазнитель оставляет Эмме надежду: он якобы подготовит к побегу документы и деньги, почтовую карету, лошадей. Пусть любимая подождет от него сигнала…

Камера (глазами Зервудаки) следит, как фигура Родольфа теряется среди каменистых тропинок, в зелени кустов, мелькнула в последний раз, исчезла. Перевернута счастливая страница горестной жизни мадам Бовари.

В свое время, много лет назад, в пору выхода «Спаси и сохрани» критик С. Николаевич, благожелательно настроенный к Сокурову, пытался подняться над традиционной этикой. «Нагота Сесиль Зервудаки, бесстрашно явленная на экране, трагична так же, как ее лицо. Она отталкивает, утверждает себя и торжествует (?).

Она вызывает, кроме всего прочего, смутную мысль о животном начале, которое таится как в обязанностях супруги, так и в навыках проститутки. Предаваясь любви на семейном ложе, или на заднем сиденье кареты, или в гостиничном номере, или прямо на сырой земле, она бесконечно страдала, и пыталась что-то лгать про сладострастие. Но чувственного в ней было не больше, чем в «Олимпии» Мане или в серовской «Иде Рубинштейн» [38] .

38

Николаевич С. Мадам Бовари: возвышенное и земное // Сокуров. С. 136.

Создается впечатление, что критик смотрел фильм в чужих очках. Ближе к грубой реальности диагноз М. Ямпольского: у мадам Бовари «телесный недуг – нимфомания».

Через отмеренный срок на смену Родольфу приходит Леон, бывший помощник ионвильского нотариуса. Когда-то молодой человек пожирал Эмму влюбленными глазами, между ними даже сверкнула искра романтического чувства. Но будущий студент бежал в Париж, а теперь оказался в Руане, где решил набить руку на поприще юриспруденции.

Эмма и Леон встретились совершенно случайно в руанской опере, куда Шарль привез жену, чтобы та отвлеклась от своих неврозов. Назавтра, к вечеру, мадам Бовари и Леон встретились в гостинице, где жили супруги (Шарль уехал по делам в Ионвиль), а на другое утро Эмма назначила Леону свидание в соборе.

Арабов две сцены из флоберовского романа берет в разработку – встречу в опере и встречу в соборе. Готический собор XIII–XIV веков с надгробной статуей на могиле Ричарда Львиное Сердце ничего в религиозном смысле не значит для Эммы и тем более для Леона. Собор – просто место встречи, выигрышный интерьер для оператора С. Юриздицкого. Один из кадров выстроен по закону треугольной композиции: на вершине белая голова Христа в терновом венце, а по углам – черные статичные фигуры Эммы и Леона, томимых преступной страстью грешников.

Арабов в ту пору находился под безусловным, магическим влиянием эйзенштейновского монтажа аттракционов. Гениально сжатую Флобером эротическую сцену с каретой (вполне пристойную) авторы превращают в пособие для сладострастников, эротический аттракцион для продвинутых киноманов. Сокурову только того и надо.

Леон сажает покорную Эмму в нанятую карету и велит ошалевшему кучеру гнать куда глаза глядят. У Флобера была простительная неточность – сначала он пишет об одной лошади, а затем, забыв текст (что бывает у гениев литературы), говорит о двух взмыленных клячах. Тем не менее карета мчит по булыжникам Руана, а Сесиль Зервудаки (опять обнаженная маха) предается запретной страсти.

Взбесившийся дилижанс используется Сокуровым и в следующем эпизоде. Дилижанс вырастает в образ чувственного нетерпения, как у библейской Рахили. Мадам Бовари летит из семейного дома в Руан, назад в заурядную гостиницу, номер которой сама и оплачивает.

Конец ознакомительного фрагмента.