Феномены Тени и зла в волшебных сказках

фон Франц Мария-Луиза

Таким образом, мы можем сказать, что для европейца свойственны некоторые не самые лучшие черты характера, которые были подавлены у него индивидуально, а также не самые хорошие качества группы, представителем которой он является, — и, как правило, этих качеств не осознает. Коллективная Тень также проявляется и в другой форме: некоторые наши внутренние качества незаметны или проявляются меньше, когда мы находимся в небольшой группе или остаемся совсем одни, и проявляются гораздо больше, когда мы попадаем в большую группу. Этот компенсаторный феномен обычно наблюдается у застенчивых интровертов, которым свойственно скрытое стремление вылезти из толпы «наверх» и стать заметным. У экстраверта же все наоборот. А интроверт, будучи один, говорит, что он совсем не честолюбив, совершенно не стремится к власти и не будет плести для этого интриг, он хочет быть только самим собой и полностью удовлетворен своей интроверсией. Но поместите его в толпу вместе с амбициозными экстравертами, и на него сразу подействует психическая инфекция. Эту ситуацию можно сравнить со следующей: женщина идет в магазин на распродажу, и

следом за ней устремляются другие женщины, которые потом, возвратясь домой, спрашивают себя, хватаясь за голову: «Боже, зачем я это купила?»

Если человек попадает в плен своих амбиций, то только оказавшись в группе он может сказать, что так проявляется коллективная Тень. Иногда вы в глубине души прекрасно себя чувствуете, но стоит попасть в группу, где разгулялся Дьявол, вы испытываете серьезное психическое расстройство, как это случалось с некоторыми немцами, когда они приходили на фашистские митинги. Размышляя дома о том, что происходит в Германии, они считали себя антифашистами, но когда они оказывались на таком митинге, у них внутри что-то переключалось и, по выражению одного мужчины, «они были одержимы Дьяволом». Они на время попадали в плен скорее коллективной, чем индивидуальной Тени.

Коллективная Тень до сих пор воплощается в разных религиозных системах через веру в существование Дьявола и демонов. Вернувшись с такого митинга, человек, живший в Средние века, сказал бы, что его попутал бес и что ему надо освободиться от дьявольского наваждения. С другой стороны, мы могли бы решить, что, пока мы находимся в плену таких коллективных демонов, некая их часть живет у нас внутри, иначе им не удалось бы нас околдовать, ибо тогда наша психика была бы неуязвима для психической инфекции. Если части индивидуальной Тени недостаточно интегрированы, то в зазоры между ними может проникнуть коллективная Тень. Следовательно, нам следует осознавать наличие этих двух элементов, так как данная проблема является этической и практической и, не решив ее, мы можем оказаться очень виноватыми перед другими людьми.

Предположим, вы наблюдаете возмутительное поведение в группе какого-то пациента. Если вы попытаетесь ему недвусмысленно намекнуть, что во всем виноват именно он, он просто сломается, и, говоря объективно, это было бы некорректно, ибо отчасти в его поведении проявляется коллективная Тень. Иначе у него могло бы возникнуть слишком сильное чувство вины, и есть некая скрытая внутренняя норма в отношении количества Тени, которую человек вообще может выдержать. Совсем не замечать ее так же плохо, как и всю ее прибрать к рукам. Человек становится психологически недееспособным, если принимает на себя слишком много Тени. Пока сознание человека дремлет, т.е. находится на низком уровне, его Тень выражена больше; но, что самое печальное, мы не замечаем границ своего сознания, и если захотим взглянуть на Тень в упор, то увидим неясный след.

Повторю, чтобы стало понятно: когда мы говорим о Тени, то говорим и о ее индивидуальном, и о коллективном проявлении. Коллективная Тень в какой-то мере должна представлять сумму Теней, а кроме того, внутри группы должно существовать нечто, что не разрушало бы ее саму и проявлялось только по отношению к другим группам. На практике это значит: если вы соберете вместе трех-четырех типичных интеллектуалов с одинаковыми интересами, то они скажут, что прекрасно провели время за умными беседами, не говоря о том, что они бы остались не удовлетворены, если бы такое общение им было чуждо. Но если в их компании случайно окажется крестьянский мальчик, он признается, что тот вечер был для него смертельно скучным. Если бы у всех людей были бы одни и те же проблемы, это было бы замечательно! Наверное, у всех европейцев есть качества, которые мы не замечаем в силу их нормальности.

Мне бы хотелось уточнить еще одно, о чем я упоминала раньше. Я сказала, что лишь в том случае, если одна группа выступает против другой, проявляется ее Тень. В данном случае я была не совсем точна, так как во многих цивилизациях существуют религиозные ритуалы, направленные на то, чтобы побудить группу осознать ее собственную Тень. В нашей христианской цивилизации таким ритуалом является Черная Месса^[2], целование ануса животных во славу Сатаны и т.п.; главная цель этого ритуала заключается в том, чтобы совершать действия, полностью противоположные тем, которые считаются сакральными. Эти антирелигиозные празднества уже отмерли и постепенно забываются, однако они представляли собой попытку показать толпе ее Тень. Во многих примитивных цивилизациях существует группа шутов, которые должны вести себя наперекор всем коллективным нормам. Они смеются, когда нужно быть серьезным, плачут, когда окружающие смеются и т.д. Например, в некоторых племенах североамериканских индейцев выбирают человека, чтобы в ритуальном действе представлять шокирующие вещи, противоречащие групповым нормам. Возможно, здесь присутствует неявная идея, что другая сторона психической жизни тоже должна найти свое проявление. Это празднество — катарсис Тени. Если вы хотите увидеть подлинные остатки подобного феномена в Швейцарии, пойдите на Базельский Карнавал^[3] (хотя сейчас туда приходит слишком много иностранцев, которые нарушают атмосферу праздника). Там вы можете увидеть, каким образом группа внешне выражает свою коллективную Тень, причем делает это прекрасно и естественно. Говорят, что в швейцарской армии существует обычай бессознательно выбирать группового болвана, исполняющего роль козла отпущения; как правило, этот человек обладает слабым эго-комплексом, который под воздействием невроза навязчивости отыгрывает коллективную Тень. Тот же самый паттерн можно увидеть в феномене «белой вороны», — члена семьи,

вынужденного нести на себе Тень остальных ее членов.

Сделав такой набросок, что мы подразумеваем под индивидуальной Тенью и под коллективной Тенью, теперь обратимся к следующему вопросу: существует ли воплощение Тени в мифологии, а если да, то как его обнаружить? Что о Тени говорится в волшебных сказках, а что нет, и в какой мере волшебные сказки вообще можно считать психологическим материалом?

В прежние времена, примерно до XVII века, сказки не предназначались для детей, а рассказывались среди взрослых, которые относились к низшим слоям населения. Рассказчиками были дровосеки, простые крестьяне, и женщины, развлекавшие себя сказками за прялкой. Вместе с тем были (и до сих пор существуют в некоторых швейцарских деревнях) профессиональные сказители, которые постоянно рассказывали несколько известных им историй. Иногда эти люди были немного колдунами, с несколько расстроенной психикой, то есть невротиками; другие, наоборот, были совершенно здоровыми, психически нормальными людьми, — короче говоря, встречались совершенно разные сказители. Если бы вы их спросили, зачем они этим занимаются, одни бы ответили, что эта функция перешла к ним по наследству, другие — что научились этому у кухарки или что существует такая традиция — передавать истории от одного человека другому. Сейчас мы знаем, что существуют сказки коллективные, которые, как традиции, передаются из поколения в поколение, — они представляют собой некую разновидность общего знания. Теории происхождения волшебных сказок различны: одни исследователи считают, что сказки представляют собой фрагменты мифов или религиозных учений, другие — что они являются пересказами классических произведений, выродившихся в сказочные истории. Утверждается также, что сказки — это рассказы, возникшие на основе сновидений, которые впоследствии стали передаваться из уст в уста. На мой взгляд, происхождение сказки можно понять на следующем типичном примере.

Во времена Наполеона в одной швейцарской семье существовало семейное предание, согласно которому один мельник отправился охотиться на лис. Когда он встретил лису, та заговорила с ним человеческим голосом и попросила мельника оставить ее в живых, а за это она поможет ему в работе на мельнице. Вернувшись домой, мельник увидел, что мельничные жернова вращаются сами собой. Вскоре после этого он умер. Недавно в эту деревню пришел один исследователь фольклора и спросил у местных стариков, известно ли им что-то о мельнице, и услышал от них разные версии этой старинной истории. В одной версии сюжет был приблизительно такой же, но было сказано, что лиса, перед тем как была убита, пересекла мельнику дорогу, причем пробежала по самым его ногам, заразив его смертельной болезнью, вызывавшей воспаление кожи. Так вот, в этой части страны считается, что лиса вызывает такую болезнь. К изначальной истории оказалось что-то добавлено. В другой версии говорилось, что мельник отправился обедать, у него разбился стакан, и тогда он понял, что это была лиса-оборотень с душой его умершей тетки. (Считается, что в лис вселяются души умерших.) Таким образом с помощью подходящего архетипического материала произошла автоамплификация (или самоамплификация) этой истории; именно такую роль выполняют слухи.

Таким образом, можно увидеть, как рождаются сказки: всегда существует ядро парапсихологического переживания или сновидения. Если в нем содержится мотив, который присутствует где-то в ближайшем окружении, то с его помощью возникает тенденция к амплификации ядерного материала. В данном случае у нас есть история о мельнике, которого преследовала лиса-оборотень, которую он убил в упор, а затем ведьма погубила его самого. Это еще не сказка, но уже ее начало. Имя мельника всегда остается неизменным. Но предположим, что какая-нибудь кухарка пошла в соседнюю деревню и рассказала там всю эту историю; тогда мельнику могли дать другое имя или просто назвать его Мельником^[4].

Пока люди, принадлежавшие к этим социальным слоям, не слушали радио и не читали газет, такие истории вызывали у них огромный интерес, и тогда для нас проясняется происхождение сказки. Я уверена, что именно так сказки пришли в нашу жизнь. Но вместе с тем я не опровергаю точку зрения, в соответствии с которой они иногда являются остатками выродившейся литературы. Например, вы можете найти выхолощенный пересказ мифа о Геракле в современной греческой литературе. Миф сжался до своей базовой структуры, но архетипический материал остается, и именно эти элементы религиозных мотивов прошлого воспроизводятся в сказочном материале. Различные части соединяются вместе, и истории продолжают жить, поскольку они по-прежнему привлекают внимание и интерес слушателей, даже если остаются непонятными. В том, что теперь мы свели их до детского уровня, проявляется типичная установка, — я бы даже назвала ее определяющей для нашей цивилизации, — а именно: архетипический материал кажется нам инфантильным. Если эта теория происхождения сказки правильна, то волшебные сказки должны отражать основные психологические структуры человека гораздо больше, чем мифы и литературные произведения. Юнг как-то сказал: изучая волшебные сказки, вы изучаете анатомию человека. В основном миф больше связан с цивилизацией. Невозможно рассматривать «Эпос о Гильгамеше»^[5] отдельно от Шумеро-Вавилонской цивилизации, и нельзя представлять себе «Одиссею» вне Древней Греции, однако сказка гораздо легче пересекает границы цивилизаций, ибо она настолько элементарна и так сжимается до своей базовой структуры, что привлекает внимание каждого человека. Как-то миссионер отправился на один из островов Полинезии, и первый контакт, который ему удалось установить, был создан с помощью сказки; она является универсальной связью культур. Это действительно так, только cum grano salis^.