Фэнтези 2003
Шрифт:
Мелика мазнула пальцами по мордашке. Еще раз мазнула. Порядок.
— А что, разве бывают серые цветы? — спросила она.
— Сто пуд!
— И где тогда они растут?
— В полях. Таких, как наше Поле. Там, где была битва, — Гита понизила голос. — Серый Тюльпан вырастает в том месте, где умер человек, который подумал о цветах перед самой- самой смертью.
— Как-то непонятно это, — Мелика лениво зашвырнула в воду голыш.
— Что тут непонятного? — взвилась Гита. — Вот тебя проткнули
— Так.
— И ты умираешь. Представила?
— Представила.
— И кишки у тебя вываливаются наружу, такие коричневые.
— Блуе-е... — Мелика закатила глаза, перегнулась пополам, вывалила черный от семечковой гари язык и спазмически дернулась — словом, сделала вид, что ее сейчас стошнит. Она научилась этой ужимке у Гиты и втайне ужасно гордилась тем, что смогла превзойти наставницу.
— Ну ладно. Кишки — это не обязательно, — с авторитетным видом заверила подругу Гита. — Главное, ты знаешь, что сейчас умрешь. Представила?
– Ну.
— О чем ты будешь думать?
Мелика гадательно закусила нижнюю губу и засопела, подыскивая ответ.
— Ну... Буду звать на помощь...
— Бесполезно!
— Тогда про папу. Или лучше стану думать, что сейчас я усну. А проснусь уже там, где бабушка. Или буду вспоминать, как тот благородный гиазир катал нас в своих санях с колокольчиками. Помнишь?
— Да помню! Я не про то! — Гита досадливо махнула рукой и добавила: — Вот у таких, как ты, Серый Тюльпан в жизни никогда не вырастет! Никогда!
— Это еще почему?
— Потому, что ты — приземленная! А Серый Тюльпан вырастает только рядом с теми, кто думал о тюльпанах.
— И что с того? Что с того, что тюльпан вырастает, — подумаешь, радости такой! — Мелика сделала плаксивое лицо, ей стало обидно, что Гита, ее Гита, говорит о ней так пренебрежительно. — Да оно и некрасиво — серый цветок!
— При чем тут «красиво»? Серый Тюльпан может оживлять мертвых, — со значением сказала Гита и пристально посмотрела на Мелику. — Это мне сказал Лид.
— Враки.
— Никакие не враки.
— Не верю!
— Ну и коза. Ты лучше подумай, что, если правда? Лид говорил, что Серый Тюльпан — это дар. Дар Матери Трав тому, кто вспомнил о ее детях перед смертью. Может, ты и в Матерь Трав не веришь?
Мелика закинула в рот целую горсть семечек и принялась сосредоточенно их перемалывать. Матерь Трав была покровительницей ее рода. И имя «Мелика» означало в древности «росистая». Росистая трава, надо полагать.
— И как его достать — Серый Тюльпан? — спросила наконец Мелика.
— Для этого нужно пойти в Поля на следующий день после битвы. И найти цветок. Лид говорил, что всегда, всегда есть человек, возле которого такой цветок вырастает. Всегда!
— Так почему твой Лид сам туда
— Потому что нужно, чтобы человек был нецелованный.
— Как это — «нецелованный»?
— Тьфу ты! Нужно, чтобы его никто никогда не целовал. И он чтобы никого.
— А мама считается?
— Мама не считается.
— Тогда все равно не понимаю, почему Лид сам в Поля не ходит.
— Потому что он целованный, дурочка ты с переулочка. — Гита дернула Мелику за тощую косицу.
— Ты же сказала, что ему женщины не нравятся! Кто же его тогда целовал?
— Мужчины. Что тут непонятного?
— Тю, — Мелика рассеянно сплюнула колючий шарик лузги, он ляпнулся прямо между ее босыми ногами.
— Все равно — Лиду нельзя. А нам — можно!
— Подожди-ка... Ты же говорила, что тебя тот благородный гиазир целовал?! — Мелика требовательно прищурилась.
— Ну... говорила.
— Соврала?
— Вроде того.
— Фу, какой страшный. — Мелика противно скривилась, указывая на мертвого молодого лучника.
Голова вояки со зверски выпученным красным, оплывшим глазом была аккуратно отделена от тела при помощи варан- ского меча хорошей заточки и лежала сравнительно близко от туловища, ухом вверх. Туловище и голову разделяло пол-локтя пустоты, но Мелике на секунду померещилось, что у молодчика длинная, невидимая шея.
— Этот еще страшнее. — Гита ткнула носком сандалии зарывшегося лицом в пыль толстяка. Его незащищенная доспехами спина была нещадно исполосована рублеными ранами, как подсохшая на солнцепеке лужа — тележными колесами.
Сандалия расклеилась еще больше, и ее носок стал похож на широко распахнутый клюв утенка. Гита наклонилась, чтобы этот клюв прикрыть. В ноздри ей ударил резкий аммиачный запах.
— Еще и описался тут...
— Папа говорил, это всегда так, — вздохнула Мелика.
— А откуда он знает?
— Он в солдатах был.
— Князь обрил?
— Не-е. Нанимался в дружину баронов фальмских.
— Небось денег заработал?
— Небось. Только они с дядьями все по дороге пропили.
Мелика ненадолго примолкла, присев на корточки над раздетым до подштанников щуплым благородным гиазиром с длинными кудрями цвета спелой пшеницы.
Гиазир лежал среди декадентских кустов прошлогоднего репейника в некотором, намекающем на занятную батальную коллизию, отдалении от основного скопления трупов. Ветер играл с его роскошной гривой в свои некрофилические игры.
Судя по тому, что на теле павшего было не различить смертельной раны, одни только синяки и ссадины, гиазир свернул шею, свалившись с ополоумевшего от страха коня. А уж затем дергачи помогли ему избавиться от платья.