Фэнтези-2005. Выпуск 2
Шрифт:
— Ну-ну, — басовито проворчал Илья, хлопая его по шее. — Не балуй!
Чубарый восстановил сбившееся дыхание и побрел дальше. В памяти всплывали печальные истории, которые бабушка рассказывала, когда он был жеребенком. Что-то про нелегкую конскую долю, про то, что всегда обидчикам лошадиным воздается по заслугам. Для примера вспоминалась легенда о вещем коне, который заранее прознал о своей гибели и договорился с некоей гюрзой, чтобы та потом отомстила хозяину-убийце…
Увы, знакомых змей у чубарого не было. Да и пожить еще хотелось.
— Давай, давай, волчья сыть! —
Звук усилился. Лес теперь казался мертвым: не только трава, но и деревья приобрели болезненный вид, а зверей по-прежнему было не видать.
— Нечистая сила, не иначе! — с непонятным наслаждением протянул Илья, поглаживая рукоять булавы.
Тридцать лет неотлучного пребывания на печи сказались на его здоровье — не только телесном, но и душевном. Первыми убедились в этом калики перехожие, научившие молодца ходить, — в порыве искренней благодарности Илья стиснул одного из них в объятиях, а потом неделю просидел над свежею могилой, бия себя в грудь кулаком и роняя скупую мужскую слезу. Сотоварищи покойного решили, что бескорыстность — основа всех добрых поступков, и покинули Карачарово с не свойственной их почтенному возрасту поспешностью.
В память о спасителях Илья поклялся верой и правдой служить простому люду, искореняя зло в любых его проявлениях.
А в этом лесу, по всему видать, без зла не обошлося.
Чем не повод для подвига?! Где тут супостаты, подавай их сюда!
Звук стал нестерпимо громким, и чубарый решил: все равно пропадать! Он замер как вкопанный и только косился на хозяина — может, передумает?
— Выпь, коростель, леший, черепаха…
Чубарый для виду потоптался на месте, нарочито тяжело дыша, кусая удила, и вдруг споткнулся — действительно — о черепаху. Бедное пресмыкающееся что было сил улепетывало как раз оттуда, куда ехал Илья.
У черепахи вообще выдался страшный денек. Сперва ее схватил и поднял высоко в небеса какой-то полоумный орел. Насмотревшись на то, что вытворял с черепахами знакомый гриф, орел тоже захотел попробовать их мясца. Черепаху поймал, какую удалось, — не степную, а болотную, из ближайшего пруда. С нею в когтях хищник долго кружил над лесом, однако метод грифа все-таки подразумевал наличие: а) степи; б) валуна, на который можно сбросить добычу, чтобы расколоть ее панцирь.
Степь была далеко, орел устал, выбрал ближайшую полянку, на которой лежал замшелый валун…
Странное существо в ветвях раскидистого дуба горе-охотник заметил слишком поздно — когда оно, набравши в легкие воздух, начало протяжно свистеть. Уронив одновременно черепаху, с десяток перьев и порцию свежего помета, орел рванул подальше отсюда.
Черепаха упала — не на валун, но возле самого дуба.
Так плохо за последние триста лет ей еще никогда не было. Мучаясь от головной боли, бедняга поджала хвост и поспешила — насколько могла — в сторону спасительного леса.
Там об нее споткнулся богатырский конь.
— Что ж ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? — грозно поинтересовался Илья. — Ненадежный ты, подожди-тка лучше здесь. — И он
«Ей-же-ей, лучше бы родилась бабочкой», — тоскливо размышляла та, семеня по дороге.
А Илья по-богатырски хекнул, взвалил на плечо булаву и направился в сторону подозрительного звука.
Отсюда уже можно было и слова разобрать:
Соловеюшко ты мой, соловей, Соловеюшко при-и-илю-бе-е-езный ты мой, Ты зачемы же в садик ко мне прилета, прилетаешь? Жалобынахонико и во саду поешь, и ты поешь?Пели безоглядно, с душою. Аж на слезу пробивало.
«Ну точно нечистый шалит! Эх, проучу стервеца!»
Шибче, громыче, соловеюшко, свищи, Поскорее милого, милого ко мне пришли, и ты пришли!— Меня, что ль? — не понял Илья. Пели вроде мужским голосом. И вообще — какой это он «милый» колдуновым отродьям?!
Прибудь, миленький, ко мне, ко мне на часок, На часок на последний, на последний вечерок, И на последний ко мне…Певец осекся, наконец разглядевши гостя.
— Здрав будь, — не к месту ляпнул Илья. — Что наверху, не дует ли, удобно ль?
— Да как-то вот… — отозвался тот. — Привык уже. А ты что ж, путник, так просто странствуешь или по делу? — И не удержался, зыркнул на булаву Ильи.
— По делу, — важно ответил Илья. — Я ить на службе у самого князя!
— Какого князя?
— Владимира, ясен пень! Других князьев на Руси нет, разве не знаешь?
— Ишь, досада какая, — забормотал тот, с дуба. — Неужто нажаловались?.. Ну ничего, это дело-то поправимое…
— Недоброе против государя замышляешь, — прозорливо заметил Илья.
Певец замахал руками так, что чуть не сверзился с ветки:
— Что ты, что ты! Это я о своем, о… о, смотри, конь какой! И откуда здесь взялся?..
Из леса выглядывал любопытствующий чубарый. По опыту прежних боевых походов он знал: вот-вот начнется самое интересное. Будет что внукам рассказать.
— Это мой конь, самим князем подаренный, — подобрел Илья. И ударился было в воспоминания, но, как на грех, дошел до «и послал меня тогда Владимир на ратный подвиг», после чего мысль богатыря, быстрая, аки каленая стрела, добралась-таки до цели нынешнего путешествия.
— Ах ты курвин сын! Зубы мне заговариваешь?! А ну отвечай, как тебя звать-величать!
— Соловей Одихмантьевич. А что?
— Не врешь?!
— Вот те крест!
Илья смутился. Из своего небогатого опыта общения с нечистой силой он знал: чудовища да прочие вороги рода людского креститься не умеют.
— А вон то — не речка ли Смородинка? — решил уточнить богатырь.
— Она самая, — обрадовался сидевший на дубе. — Не сумневайся, правильно едешь.
— Значит, точно Соловей?