Фэнтези 2007 [сб.]
Шрифт:
— Как напрямки? Напрямки потопнешь, — возразил другой.
— Ну, не совсем напрямки, по старой гати, — уточнил рассказчик.
— А она нешто все цела? — удивился недоверчивый.
— Так то ж, почитай, тридцать лет назад было, — — напомнил третий.
— А она и посейчас цела, — возразил рассказчик. — Никто ее лет сто не чинил, не латал, а она все лежит, и не сгнила, и в болото не ушла. Да и кто и когда ее проложил, тоже неведомо. Вот и смекай... Так вот, поехал, значит, Иштванов отец через Черную Грязь, а погода была ну прям как сейчас — дождь, ветер, темень хоть глаз выколи, и только молнии во тьме сверкают...
— Сейчас нет молний, — перебил все тот же скептик.
— А тогда были... Значит, едет он, едет, а вокруг все болото, и только камыши на ветру шуршат, да булькает что-то.
— Знамо дело, дождь идет, вот и булькает, — не унимался недоверчивый.
—
— ... Значит, час едет, два едет, три, и чует — неладно что-то, — продолжал рассказчик. — Тут в объезд-то за три часа доехать можно, а напрямки и часа не будет. Это ежели днем, при солнышке... А болоту все конца-краю не видать. И только хуже кругом становится. Коряги какие-то страшные из воды торчат, словно мертвецы костлявые руки тянут... никто этих коряг днем не видел, а сколько раз ездили... Грибы какие-то круглые, белые да склизкие — не то грибы, не то яйца паучьи, да только не хотел бы я с тем пауком встретиться... И огромные пузыри в грязи вспухают и лопаются, и дух такой тяжелый идет, будто от утопленника, ежели его через месяц выловить...
— На то и болото, чтоб... — не выдержал скептик, но, видно, кто-то пнул его ногой под столом, и он замолк.
— Уж и конь храпит, морду воротит, будто волков чует или похуже чего... Тут и Иштванов отец оробел, хотел назад повернуть, да только куда повернешь-то? Гать-то узкая, прямиком в трясину и съедешь. Едет, значит, дальше, не столько едет, сколько коня хлещет, совсем не идет конь... И вдруг совсем стал и ни с места. Пригляделся он...
— Конь?
— Отец Иштванов, дурень! Пригляделся и видит — дороги-то дальше нет! Прямо в трясину гать уходит. Только жижа черная впереди булькает. Что делать? А конь стоит, аж трясется весь. Вдруг как заржет страшно, да на дыбы, да как рванется назад скакать — да вместе с телегой в болото и сверзился. Конь с телегой в одну сторону, Иштванов отец в другую. Конь-то быстро потоп — а уж как ржал! ровно ребенок плакал! — а мужик все в грязи барахтается, за камыши хватается... Да только не камыши это. Стебли жирные, мясистые, все слизью покрытые, и словно бы в руке извиваются... И вдруг видит — кочка какая-то, или островок небольшой, а на островке том коряга здоровенная, цельное дерево засохшее, да такое уродливое — жуть. А у подножья его — будто бы камни круглые, мохом поросшие. Ну, он и думает — выберусь на сухое, пересижу на камнях до рассвета, а там посмотрим, как дальше выбираться... И, значит, уцепился он за водоросли, что кругом островка росли, да на сушу-то и выполз. А тут как раз тучи разошлись — дождь-то, кстати, давно уж кончился — и луна островок-то осветила. И увидел Иштванов отец, что не камни это, а черепа человечьи...
— Свят, свят! — пробормотал кто-то впечатлительный из слушателей.
— Повернулся он, чтобы бежать — хотя бежать-то некуда, топь кругом — а чувствует, ровно держит его кто-то пальцами костяными. Глянул он вниз — а дерево корень из земли выпростало и за ногу его ухватило! Воззвал он тут к святым силам — об чем раньше-то только думал? — а сзади ему голосом скрипучим: «Ты их не зови, они тебе не помогут. Ты сам ко мне пришел, никто не неволил». Он, конечно, от страха едва на ногах стоит, а все же нашел в себе силы, спросил — а ты кто? «Кто мое имя услышит, тот жив не будет, а живые Хозяином болота величают». «Отпусти меня, Хозяин болота, — взмолился Иштванов отец, — коня забрал, телегу забрал, на что тебе я?» — «А вот скоро узнаешь». — «Отпусти, не губи душу, дам за себя откуп!» — а сам думает: что угодно отдам, лишь бы выпустил. «Откуп? Что ж, откуп — это можно. Отдашь мне то, чего в доме своем не знаешь. Согласен?» — «Согласен!» — кричит мужик, а сам думает: «Вот глупое чудище! Да чего ж я в доме своем не знаю, ежели своими руками его по бревнышку сложил? Разве жена прикупила чего, пока я в отъезде был? Все одно продешевило чудище, достанется ему безделушка бабская...» И тут же разжался корень, и упал Иштванов отец, да головою об череп стукнулся, и в глазах у него все помутилось... А как очнулся, видит — солнце светит и лежит он в канаве у дороги по ту сторону болота. И уж такого страху ночью натерпелся, а тут, при солнышке-то, сумневаться стал: мол, коня с телегой утопил, да сам выбрался, а остальное во сне привиделось... Да только лоб потрогал — шишка. И, чувствует, в другой руке все еще держит водорослей клок. Взглянул — а это не водоросли, а мокрые волосы человечьи... — рассказчик сделал паузу, которую никто не осмелился нарушить. — В общем, без лошади, конечно, худо, но на третий день доковылял-таки
— А с первым что стало? — робко поинтересовался один из крестьян.
— Кто ж знает... Подходят к колыбельке, а она пустая. И только дух такой нехороший, ровно тиной болотной несет... Соседям сказани, что помер, и даже пустой гробик похоронили, чтоб разговоры не шли.
Я усмехнулся. Мне уже доводилось слышать эту легенду, правда, имя там было другое. Хотя... этот крестьянин ведь не назвал имени. Он именовал героя истории «Иштванов отец». Так что, в принципе, это мог оказаться и тот же самый... Впрочем, неважно. Каждый рассказчик страшных историй уверяет, что это случилось именно в его деревне, с его соседом или родственником. Это придает байке достоверный вид.
Впрочем, так ли я уверен, что это байка? Я не из тех суеверных дураков, которые в каждом нетопыре видят вампира, а в каждом карканье вороны слышат предзнаменование. Но не могу не признать, что в мире бывает много странных вещей, которые трудно объяснить обычным образом. В моем собственном роду есть несколько мистических преданий, и достоверность некоторых из них подтверждена документально. Так, не менее тридцати человек подтвердили, что видели Карла Фридриха Роттенберга спустя два дня после его смерти на свадьбе его друга, а Амелия Каролина Роттенберг на пятом году вдовства и затворнической жизни родила не просто мертвого ребенка, а детский скелет, и ныне покоящийся в нашей фамильной усыпальнице...
В общем, чем больше я размышлял обо всем этом, тем больше склонялся к выводу, что... а вдруг? О болоте Черная Грязь действительно ходят скверные слухи. Конечно, нет ничего удивительного в том, что в болоте, где полно смертоносных трясин, время от времени пропадают люди. Но оно так или иначе лежит на моем пути. Разумеется, в такую погоду я собирался ехать в обход, и только днем. Но, если там действительно сохранилась гать, почему бы не поехать напрямую, и... прямо сейчас? В худшем случае я просто сэкономлю время. Не то чтобы я так уж стремился вернуться побыстрее к моей дорогой Матильде, но... (О том, что возможны и более худшие случаи, я предпочел не думать.) Зато в лучшем... все мои проблемы будут решены. Все претензии — к болотной твари. Можете послать приставов и арестовать ее... желательно темной дождливой ночью...
Крестьяне за соседним столом, наверное, решили бы, что я сумасшедший. Им было страшно даже просто слушать об этом, сидя в тепле и уюте, в помещении, где полно людей. Но... по-настоящему страшна лишь неизвестность. А когда заранее знаешь, к чему готовиться... Вряд ли этот болотный пень страшнее атаки кавалеристов Салла-хана, которую тамошние поэты сравнивают с самумом, смертоносным вихрем пустыни...
Впрочем, честно говоря, я не уверен, что рассуждал бы столь же решительно, если бы не выпитые перед этим несколько кружек вина (оказавшегося, кстати, неожиданно неплохим — или и впрямь мой вкус так огрубел в походе?). Я поднялся из-за стола (недавнюю сонливость как рукой сняло), набросил плащ и направился к выходу.
— Куда вы, сударь? — окликнул меня трактирщик.
— Я отменяю заказ на комнату. Я уезжаю прямо сейчас.
Он, конечно, округлил глаза и принялся меня отговаривать, рассказывая про погоду и время суток, но быстро замолк под моим тяжелым взглядом. Я вышел на крыльцо, поглубже надвигая капюшон (дождь, кажется, стал только сильнее). Слуга, увязая деревянными башмаками в грязи, вывел из конюшни Чалого. «Позаботился в лучшем виде, мой господин! И вычистил, и напоил, и задал корму...» «Молодец», — коротко бросил я, вскакивая в седло. Оставив слугу с раскрытым ртом и непроизвольно вытянутой в ожидании монеты рукой, я поскакал со двора.
Спустя примерно полчаса я миновал столб, на верхушке которого мокро блестел старый коровий череп с обломанными рогами. Ага, знак, предупреждающий о близости болота... А вот и развилка — основная дорога сворачивает налево, а прямо уходит едва различимая во тьме топкая тропинка между плотными стеблями высокой жестколистой травы.
А не наврал ли крестьянин насчет гати? Если под копытами захлюпает одна лишь жидкая грязь, без всяких признаков настила — поворачиваю обратно.
Но гать оказалась на месте, хотя и почти скрытая водой и болотным илом. Я был спокоен за Чалого: ему доводилось пробираться и не по таким местам, и он не станет ступать туда, где нет безопасной опоры.