Фэнтези 2007 [сб.]

Бондарев Олег Игоревич

А Джеймс получал искреннее наслаждение, раз за разом подводя «охотника» к возможности воткнуть шпагу в вожделенный бок — и избегая укола. Тот факт, что кинжалом рябой пользовался исключительно для защиты, норовя поразить цель только шпагой, лишь усиливал «учебность» происходящего.

Месяц свесился над крышей дома.

Звезды шептались меж собой.

Тени метались по стенам.

Рапира вильнула вправо, наткнувшись на кинжал. Дага встретила шпагу, завертела в изящном танце и увела в сторонку: отдыхать. Техника рябого, в целом весьма приличная, по-прежнему

оставляла желать лучшего в смысле блеска. Слишком педантично, слишком правильно. Свой почерк лишь недавно начал прорисовываться сквозь железную решетку классики.

Но нехватку оригинальности рябой с успехом компенсировал скоростью и молниеносной реакцией. Мысленно Джеймс ему аплодировал и предрекал славное будущее. Если, конечно, у рябого есть будущее.

Если оно не закончится прямо здесь.

Прямо сейчас.

Легкий ветер, приняв месяц за казан с пловом, от души сыпанул туда шафрану. Серпик, еще недавно серебряный, налился сочной желтизной. Ювелирша-ночь принялась гранить звезды, снимая шлифовальным кругом карат за каратом. Густо-синие сумерки снизошли на Баданден. Дома вдоль улицы стали похожи на руины древних поселений. Глинобитные дувалы размазались в желтом сиянии, напомнив очертаниями барханы пустыни.

Казалось, у этих барханов человеческие профили.

Но Джеймс ничего не замечал.

Ему и так хватало забот.

Бой, когда каждый из противников вооружен двумя клинками разной длины — о, такой бой редко бывает элегантным до конца. Очень часто, если двое сходятся лицом к лицу, из-за кружевного занавеса мастерства на сцену выбирается грубая сила. Этот увалень плохо разбирается в красоте, зато напролом идет через все преграды.

Что ж, мир несовершенен.

Но устойчив.

Оказавшись вплотную и не имея возможности без потерь высвободить оружие, рябой боднул Джеймса лбом в лицо. Промахнувшись, он без особых угрызений совести пнул соперника ногой в низ живота и резко толкнул обеими руками. Отлетая назад, молодой человек на миг утратил равновесие — на краткий, мимолетный, невесомый миг...

Этого хватило.

Боль полоснула по груди, с левой стороны. Джеймс даже удивился в первый момент. Как же так! — если рябому требовался правый бок, то при чем тут грудь? Секущий удар распорол ткань камзола и кожу, не причинив особого вреда. Но за ним последовал выпад, чувствительно оцарапав бедро, и умелая подсечка.

Спеша добить упавшего, рябой «охотник» опять вернулся к прежним ухваткам, норовя все-таки воткнуть шпагу в залатанную портным дыру — и наконец угомониться.

Стоит ли говорить, что Джеймса это не устраивало?

Черный сгусток — словно одна из теней сжалась в комок, прыгнув со стены на брусчатку — катался по земле, окружив себя стальным покровом. Черный призрак — словно клок ночи упал с небес — маячил сверху, сверкая парой звездных лучей. Синие руины толпились вокруг. Желтое сияние лилось в чернила, разбавляя тьму до мертвенной зелени.

Жевали губами человеческие лица барханов-дувалов.

Спрашивали: скоро ли?

— Спите, жители славного Бадандена!

— В городе все спокойно!

—

В городе... Эй! Что вы делаете?

— Стража! Сюда!

Прежнее серебро вернулось к месяцу. Синева оставила улицу в покое. Дома как дома. И кто мог подумать, что это руины? Никаких барханов: дувалы из глины. Никаких профилей, и не надейтесь.

И больше нет двоих.

Есть — много.

Ночные сторожа с колотушками, вооруженные стражники с копьями, Джеймс Ривердейл, весь в пыли и крови; какие-то жители карабкаются на крыши домов, желая полюбопытствовать, какие-то собаки лают, выскакивая из дыр; шум, гвалт, суматоха...

— Лекаря!

— Не надо лекаря...

— А где второй?

— Сбежал...

— Касым с людьми отправились в погоню...

— Есть лекарь! Хабиб аль-Басани живет за углом!..

— Не надо, говорю...

— Что вы! Вы — гость Бадандена...

Салон Бербери-ханум не дождался сегодня Джеймса Ривердейла. А жаль! — ханум говорила, что такого приятного молодого человека она никогда раньше не встречала, и если бы не ее почтенные годы...

Что ж, вкусу Бербери-ханум можно было доверять.

CAPUT III,

в котором мы знакомимся с одним хайль-баши, во всех отношениях превосходным человеком, гордимся любовью, которую власти Бадандена испытывают к гостям города, и понимаем, что от дома хабиба до вожделенной мести врагу — много больше шагов, чем хотелось бы...

Первые лучи солнца, ласкового с утра, прорвались сквозь листву старой чинары, росшей напротив окна. Обнаружив щель в неплотно задернутой шторе, они проникли в комнату — и рассекли сумрак золотисто-розовыми клинками небесных воинов-армигеров из свиты Вечного Странника.

Будь существо, лежавшее на огромной квадратной кровати-пуфе под шелковым балдахином, упырем — или, к примеру, игисом-сосунком! — оно бы в ужасе бросилось прочь из комнаты, поспешило забиться под кровать и, опоздав, с отчаянным воем обратилось в пепел, исходя зловонным дымом.

Однако указанное существо ни в коей мере не являлось ночной нежитью.

Солнечного света оно не боялось.

Молодой человек заворочался в постели, сощурился, протирая заспанные глаза. Безбоязненно и с удовольствием подставил лицо теплой ласке светила, потянулся, хрустя суставами — и скорчил болезненную гримасу. Вчерашние порезы давали о себе знать. То, что рана не опасна, отнюдь не означает, что она не станет болеть при неосторожном движении.

Словно почуяв пробуждение больного, в комнате объявился хабиб аль-Басани. При свете дня он оказался совсем еще нестарым человеком. Седина в козлиной бородке лекаря выглядела искусственной. С ее помощью хабиб явно пытался придать себе солидности.

— Как спали? Раны не беспокоили?

На родном языке Джеймса лекарь говорил прекрасно, почти без характерного баданденского акцента. Наверняка учился в Реттии.

— Благодарю вас, уважаемый. Я спал отлично.

— Чудненько, чудненько! Тем не менее, позвольте вас осмотреть.