Фэнтези 2007 [сб.]
Шрифт:
— В некотором роде. Когда я зашел к вам в прошлый раз, в лавке был еще один посетитель. Присматривался к охотничьей шпаге. Помните?
— Ну да, ну да, — закивал хозяин, став похож на мэлиньского болвана.
— Вы его знаете?
— Кого?
Молодой человек медленно сосчитал до десяти. Очень медленно. Про себя.
— Посетителя, который интересовался охотничьей шпагой, — повторил он внятно и отчетливо, на тот случай, если реттийский Мустафы вдруг резко ухудшился. — С которым мы фехтовали. Знаете ли вы этого
— Вот оно что! Извините дряхлого Мустафу, мой султан... Стариковская память дырявей решета! — честно говоря, в старики оружейник годился слабо. — Ну конечно, не один вы здесь были. Спорили с хорошим человеком, клинки скрестили... Вах! Как сейчас помню! Он вам камзол испортил...
— Так вы его знаете?
— Велите казнить дурака, мой султан! — в растерянности развел руками толстяк. — Вас хорошо помню, спор ваш... нет, спор помню не ахти... А хороший человек из головы выпал. Не человек, а мелкая денежка — раз, и в прореху вывалился!
Мустафа столь искренне сокрушался по поводу своей забывчивости, что заподозрить его в лицемерии мог лишь отъявленный проходимец, всех меряющий по собственному образу и подобию. Либо хозяин лавки являлся гениальным актером, достойным блистать в «Непревзойденном театре Стейнлессера» — труппе, поочередно дававшей представления для августейших особ семи сопредельных держав.
— Брезжит, как в тумане... Росту он, вроде, вашего? Статью тоже похож, проворный малый...
— Да! Залысины на висках; глаза как спелые вишни...
— Что-то вы путаете, мой султан. Волосы у него длинные, до плеч...
— Конечно, длинные! Он их в хвост собирает.
— Нет, хвоста не помню. Локоны, завитые на концах. И никаких залысин. А глаза... вишни?.. С прищуром у него глаза, вот!
Джеймс подумал, что голова у хозяина лавки и впрямь дырявая.
— Хорошо, будь по-вашему. Вы его знаете?!
— Первый раз в жизни увидел. Как и вас, мой султан. Проклятье! Надежды пошли прахом. Но, может, Мустафа опять все перепутал? Если заново описать ему «охотника» — вдруг вспомнит? Молодому человеку очень хотелось сорвать куш с первой попытки.
— Слушайте меня внимательно, уважаемый Мустафа, и не говорите, что не слышали. Тот человек, которого я ищу, был рябым и с залысинами на висках. Шрам на левой скуле в форме звезды. Орлиный нос, волосы черные, с проседью, собраны в пучок на затылке...
Джеймс умолк, наблюдая, как хозяин пятится от него в угол. Казалось, Мустафа узрел призрак горячо любимой тетушки или мертвеца-кредитора, восставшего из гроба.
— Н-ничего не зн-наю, — толстяк начал заикаться, с трудом ворочая языком. — Н-никого н-не видел. Л-лавка зак-крывается. Уходите, п-прошу вас.
Разумеется, вид Мустафы немедленно убедил молодого человека в обратном, так что уйти он и не подумал. Однако давить на толстяка не следовало. Лучше успокоить оружейника и вернуть его доверие.
Овал
— Любезный Мустафа! Охладите льдом вашей проницательности щербет вашего страха! Если мой вопрос оказался бестактным — это грех молодости. Я всего-навсего хочу отыскать того человека и закончить наш маленький спор. Во время нашей последней встречи мы не сумели убедить друг друга.
Джеймс усмехнулся, хлопнув ладонью по рукояти рапиры.
— Это... это совсем другой человек, мой султан! — Лед проницательности Мустафы растаял в кипящем щербете без малейших последствий. — Верьте мне! Я говорю правду!
Толстяк наткнулся на стойку с боевыми молотами и остановился. Дальше отступать было некуда.
— Правду? — со всей возможной вкрадчивостью произнес Джеймс. — В отличие от вас, я чудесно запомнил этого сударя. И здесь, в вашей лавке, и на улице Малых Чеканщиков — везде со мной говорил один и тот же человек.
— В-вы... Вы виделись с ним снова?
Небольшая доля откровенности не повредит, подумал молодой человек. Чтобы разговорить собеседника, нужно самому подать пример.
— Да, мы столкнулись вчера вечером.
— Но если вы дважды встретили Лысого Гения, мой султан...
Мустафа клацнул зубами и закончил вопрос:
— Как же вы остались живы?!
Рассказ Мустафы-оружейника, где каждое слово достойно того, чтобы его оправили в драгоценный металл, спрятали в сокровищницу тирана Салима — и никогда не показывали ни одному из гостей славного города Бадандена
Началом истории Лысого Гения, жуткой и полной загадок, истории, которая потрясла Баданден три года назад и, подобно болотной лихорадке, трясла по сей день, послужил ряд насильственных смертей.
Кое-кого, извините, убили.
Доблестные мушерифы поначалу не придали этим убийствам особого значения. Ну, зарезали, понимаешь, безымянного бродягу в трущобах квартала Псов Милосердия. В первый раз, что ли? Там вечно режутся: когда шутейно, для острастки — а когда и до смерти. Что говорите? Рядом с раной от кинжала, вошедшего в сердце, лекарь-вскрыватель обнаружил свежую, но уже начавшую заживать царапину?
Ох, вы и скажете, мой султан!
Мало ли где бродяга мог накануне оцарапаться?
К чести орлов закона и столпов порядка надо заметить: едва на улице нашли с пробитой головой пекаря Файзуллу, добропорядочного гражданина, платившего в казну налоги с каждого чурека — Канцелярия Пресечения взялась за дело всерьез. Мушерифы даже установили: за два дня до трагической гибели Файзулла жаловался старшей жене, что какой-то рябой безумец ни с того ни с сего набросился на него с дубинкой возле пекарни, больно ударил по затылку и пустился наутек.