Фэнтези-2016: Стрела, монета, искра (CИ)
Шрифт:
Возможно, это была очередная проверка. Все проверяют друг друга, и я сама не лучше. Возможно, насмешка. Возможно, моя наивность развеселила бы его, и я сгорела бы от стыда. Но мне следовало ответить.
Волнуюсь ли я за вас? Да, ваше величество. Я волнуюсь за вас каждый день после того незабываемого бала. Меня бросает в холод при мысли, что на свете есть человек, готовый убить вас. И это не все, владыка. Я также волнуюсь о том, что вы собираетесь жениться. Итан говорит, вы не ошибаетесь в людях. Но вы совершите страшную ошибку, назвав имя Аланис Альмера в последний день летних игр. Надежда и Ориджин останутся довольны,
Да, ваше величество, я волнуюсь за вас.
Почему я этого не сказала?
* * *
Бывает несколько пород страха.
Один - напряженный, как арбалетная дуга, и обжигающий, как угли. Его чувствуешь в лесу, стоя спиной к пропасти, когда четверо убийц окружают тебя, поигрывая копьями.
Другой - муторный, скручивающий внутренности в узел, вытягивающий жилы. Он является, когда ты один и неоткуда ждать помощи, а враг помнит о тебе и - ты знаешь наверно!
– может придти в любую минуту, средь бела дня или тихой ночи.
Третий - когда пред тобою человек: великий и драгоценный. Он настолько больше тебя, что ты - пылинка. Тебя может сдуть ветром и унести на край света, но еще страшнее иное: что, если он тебя не заметит?..
Тем днем Мира открыла для себя третий страх. А ночью - четвертый.
В правом боку снова вспыхнула боль. Столь резкая, что Мира корчилась в постели и стонала сквозь сжатые зубы. Стояла темень, в открытое окно вдувалась прохлада. Жара - не причина боли, теперь уж ясно. В тело пробралась хворь.
Четвертый страх - это когда в тебе живет нечто. Оно тебе неподвластно. Оно - неведомо что. Не зверь, не демон, не мысль, даже не клинок, вонзенный в живот. Оно - что-то липкое, бесформенное, темное. Ты - его игрушка. В любой миг, когда пожелает, оно может заставить тебя страдать. Скрутить, сбить с ног, бросить на землю, лишить воли. Выжать стон из твоей груди и слезы - из глаз. Оно всемогуще, как бог. Ты не можешь противиться, ни даже предугадать, что будет с тобою. Неизвестность страшнее всего.
Чего ждать от хвори? Мира не знала. Раз в жизни она болела простудой, раз вывихнула сустав - вот и весь опыт. Но неделю назад она побывала в госпитале. Страх питался картинками, пожирал воспоминания и становился сильнее. Ходячие скелеты в пергаментной коже. Лишайные головы. Вздувшиеся нарывы. Восковая старуха, похожая на труп. Страх рос и заполнял Миру, душил изнутри. Нашептывал: ты видела хвори. Не говори, что не знаешь. Прекрасно ты знаешь, что делает хворь с людьми. Ты видела. Ты даже слышала. Чувствовала запах.
– Нет, нет, нет!..
– умоляла Мира неизвестно кого.
– Нет, я не хочу стать, как они! Что угодно, но не это!..
А страх шептал в ответ. Вползал склизким комком в ее горло, шептал глухо и гортанно: твоя мать умерла от чахотки. Хворь взяла ее, когда захотела. Чем ты лучше?
– Но это не чахотка, - стонала в ответ Мира, - чахотка иная, это кашель с кровью...
Жалкое, жалкое
Ты проживешь достаточно, - шипел страх, ползая по кишкам, - достаточно для того, чтобы превратиться в восковую старуху. Когда хворь закончит свое дело, тебя будет не отличить от трупа. Однако ты все еще будешь жива. Достаточно жива, чтобы глянуть в зеркало!
Боль ушла, но потом пришла снова. И отступила, и снова пришла. За ночь она атаковала четырежды. Боль оказалась милосерднее страха: била всегда в одну точку. Грызла правый бок, отдаваясь уколами в висках. Страх же заполнил все тело, вполз в легкие, желудок, в суставы и жилы. Кажется, к рассвету от Миры не осталось ничего, кроме страха.
Она позвонила в колокольчик. Явилась служанка, и девушка вздрогнула от удивления. Оказывается, на свете остался еще кто-то живой!
– Чего изволите, миледи?
– Мне нужен лекарь. Я больна.
Стрела
Июнь 1774 от Сошествия
восточнее Реки
окрестности ложа XVIII Дара богов
Когда очнулся, был вечер, и хотелось есть. Точней, иначе: мысль о еде не вызвала отвращения. Хороший признак.
Эрвин вернулся в землянку, вытащил припасы из мешка. Лисы даже не успели растащить их, пока он валялся без чувств. Видимо, был вечер того же дня. Пожевал вяленины с луковой лепешкой, запил водой. Потом осторожно ощупал рану. Боль тут же взорвалась под пальцами. Опухоль была столь же горячей, как прежде. И лишь на волосок меньше.
Нет, нет, не говорите, что придется повторить этот ужас!
Он, конечно, знал ответ. Только Священный Предмет мог бы исцелить ранение мгновенно. Змей-трава - не святыня, а всего лишь яд. Нужно применять зелье снова и снова, пока хворь не отступит. За день рана снова наполнилась гноем. От него следует избавиться, лишь затем влить зелье. Для этого нужен кинжал. Все как в прошлый раз, с тем лишь отличием, что теперь не придется резать кожу.
Наверное, во второй раз будет легче, убеждал себя Эрвин, ковыляя к зарослям травы и срезая пучки, растирая в миске, делая глоток сока. Он ошибся: было хуже. Теперь тело знало, чего ожидать. Пальцы не гнулись, нож выпадал из рук. Сердце замирало и отказывалось биться. А боль оказалась намного сильнее.