Ферма животных

Оруэлл Джордж

– Боксер!
– крикнула она.
– Скажи, что с тобой?

– Дышать больно, - слабым голосом сказал Боксер, - но это неважно. Я думаю, вы сможете закончить мельницу без меня. Уже набрался хороший запас камня. Все равно мне осталось работать только один месяц. Правду сказать, я предвкушал, как пойду на пенсию. Вот Бенджамин тоже стареет, я и думал, что нас отпустят на пенсию вместе, и он будет со мной.

– Мы должны сразу же обеспечить ему помощь, - сказала Люцерна.
– Сбегайте к Пискуну, скажите ему, что произошло.

Все тотчас помчались назад, к дому, чтобы

передать новость Пискуну. Остались лишь Люцерна и Бенджамин, который лег рядом с Боксером и своим длинным хвостом стал отгонять от него мух. Через четверть часа появился Пискун, весь сочувствие и забота. Он сказал, что товарищ Наполеон глубочайше огорчен известием об этом несчастье, случившимся с одним из самых преданных тружеников Фермы, и что он уже договорился о госпитализации Боксера в лучшей больнице Уиллингдона. При это известии животным стало не по себе. Кроме Молли и Снежка, ни одно животное никогда не покидало Ферму, и не хотелось думать, что их товарищ попадет в руки человеческих существ. Но Пискун легко убедил их в том, что хирург-ветеринар в Уиллингдоне будет лечить Боксера лучше, чем это возможно на Ферме. Полчаса спустя, когда Боксер пришел в себя, его с трудом подняли на ноги и помогли добраться до стойла, где Люцерна и Бенджамин приготовили добрую постель из соломы.

Два дня отлеживался Боксер у себя на конюшне. Свиньи прислали ему большую бутылку лекарства, которую они обнаружили в аптечке, и Люцерна давала ему лекарство два раза в день после еды. По вечерам она лежала вместе с ним, развлекая его разговорами, а Бенджамин отгонял от него мух. Боксер утверждал, что не жалеет о случившемся. Если он вполне поправится, то сумеет прожить еще года три, и он предвкушал дни, которые будет мирно проводить в уголке большого пастбища. У него впервые появится время, чтобы учиться и духовно расти. Боксер решил, что остаток своих дней он посвятит изучению остальных букв алфавита.

Но Люцерна и Бенджамин могли проводить с ним лишь нерабочие часы, а фургон приехал за ним в середине дня. Все животные были на прополке свеклы, работая под присмотром свиньи, и вдруг с удивлением увидели Бенджамина, который мчался галопом со стороны строений, крича изо всех сил. Впервые видели они Бенджамина возбужденным, в первый раз видели, как он скачет галопом. "Быстрей! Быстрей!
– кричал он.
– Они увозят Боксера!" Не ожидая разрешения свиньи, животные бросили работу и помчались к строениям. И действительно, во дворе стоял крытый фургон, запряженный парой, бока фургона были покрыты надписями, а на козлах сидел подлого вида человек в круглом котелке.

Животные столпились вокруг фургона. "Будь здоров, Боксер!
– кричали они хором.
– До свидания!"

– Дураки! Дураки!
– закричал Бенджамин, мечась вокруг и роя землю своими маленькими копытами.
– Дураки! Разве вы не видите, что написано на стенке фургона?

Озадаченные животные замолчали, и Мюриэль начала медленно читать по слогам. Но Бенджамин оттолкнул ее, и застывшие в мертвом молчании животные услышали, что он прочел:

– "Альфред Симонс. Живодер и клеевар. Торговля шкурами и наваром из костей".

Разве вы не понимаете? Они увозят Боксера на бойню!

Крик ужаса вырвался у животных. Но в этот момент человек ударил своих лошадей кнутом, и фургон покатил со двора. Животные, крича, следовали за ним. Люцерна пробилась вперед. Фургон набирал уже скорость. Люцерна, побуждая свои старые ноги к галопу, тяжко скакала за ним.

– Боксер!
– кричала она.
– Боксер! Боксер! Боксер!!

И в этот момент, словно услыхав наконец крик, шедший извне, Боксер показал нос и глаза в маленькое окошко, прорезанное в задней стене фургона.

– Боксер!
– закричала Люцерна голосом, полным ужаса. Боксер! Боксер! Выходи! Они везут тебя на смерть!

Ее крик подхватили все: - Выходи, Боксер, выходи!

Фургон набирал скорость, постепенно удаляясь от них. Было неясно, понял ли Боксер то, что кричала ему Люцерна. Но вдруг его не стало видно в окне, и раздался грохот копыт, бьющих о стену фургона. Боксер пытался выбраться наружу. Было время, когда несколько ударов его копыт могли бы разнести фургон в щепки. Но прежней силы, увы, у Боксера не было. Через несколько мгновений грохот ослабел, а потом замер совсем. В отчаянии животные воззвали к лошадям, увлекающим фургон прочь.

– Товарищи, товарищи, - кричали животные.
– Не увозите одного из ваших братьев на смерть!

Но глупые скоты, слишком невежественные, чтобы понять происходящее, лишь заложили уши и прибавили ходу. Больше Боксер в окне не появлялся. Слишком поздно кто-то догадался, что можно обогнать фургон и запереть ворота. В следующее мгновение фургон миновал их и исчез за поворотом дороги. Больше животные не видели Боксера.

Три дня спустя было объявлено, что Боксер скончался в Уиллингдонском госпитале, несмотря на величайшую заботу, когда-либо проявляемую по отношению к лошадям. Объявить эту новость пришел Пискун. Он сказал, что присутствовал при последних минутах жизни Боксера.

– Я никогда не видел более трогательного зрелища! объявил Пискун, поднимая копытце, дабы утереть слезу.
– Я был у его ложа до последнего мгновения. Под конец, почти не имея сил говорить, он прошептал мне на ухо, что жалеет о том, что смерть не дает ему увидеть, как будет закончена постройка мельницы. "Вперед, товарищи!
– прошептал он мне. Вперед, во имя Восстания. Да здравствует Ферма Животных! Да здравствует товарищ Наполеон! Наполеон всегда прав". Это были его последние слова, товарищи.

Тут манера Пискуна внезапно переменилась. Он с минуту помолчал, бросая во все стороны подозрительные взгляды. Затем сказал, что до него дошли слухи, будто во время отъезда Боксера была пущена глупая и скверная сплетня. Кто-то, по-видимому, заметил, что на фургоне, увозившем Боксера, было написано "живодер", после чего и сделан легковесный вывод о том, что Боксера увезли на бойню.

– Трудно поверить, - сказал Пискун, - что какое-то животное додумалось до этого. Я уверен, - Пискун задергал хвостиком, покачиваясь из стороны в сторону, - я уверен, что вы слишком хорошо знаете своего возлюбленного Вождя, чтобы думать такое!