Фермер, который меня довел
Шрифт:
Затем знахарка впервые внимательно на меня посмотрела.
— Кто такая будешь? И чего такая переполошенная?
— Я Камарис Х…
— Ховер, — закончила за меня знахарка. — Внучка Прута.
— Да, — удивленно протянула я.
Местные очень хорошо знали моего деда, знают и его дочерей, но вот я, хоть и бывала здесь, в Хасцене, остаюсь для них субъектом неизвестным. Главным образом потому, что по приезде крайне редко покидала ферму.
— Как вы поняли, что я его внучка?
— Дочки Ховера в мамашу пошли, такие же круглолицые
— Дюндель?
— Нос. И глаза такие же коришневые, и волосы желтые. Песочная порода. Только мяса маловато, и кости тонкие, — заявила она, без спроса пощупав мое плечо.
Я натянуто улыбнулась; охарактеризовала меня знахарка не очень-то лестно.
— Да, — продолжая щупать мое плечо, протянула Чиура, — косточки птичьи.
— Мне сказали, вы знахарка и можете помочь. Но у меня нет платежных карточек, чтобы с вами расплатиться.
— Сочлись уже, — проскрипела Чиура, указав на пакет, и рыгнула. — Что стряслось, внучка Прута?
— Кажется, я беременна, — шепнула я.
— А я тебе на что?
— Ну-у… вы можете как-то проверить это?
— Оно само станет ясно, ты подожди только, — разразилась сухим лающим смехом знахарка, а потом вдруг как вцепится мне в подбородок. — Или детульку незаконного скинуть хочешь? А в тюрьму не страховато? За такое быстро упекут. Тут уж никуда, попала крепко, а я тебе помогать не стану.
— Нет, я не буду, в смысле я хочу ребенка, я замужем, но мне надо знать, чтобы решить, что делать, беречься ли, и все такое, — сбивчиво протараторила я.
Чиура вгляделась в мои глаза, затем отпустила мой подбородок и повторила:
— Оно само станет ясно. А беречься тебе надо, песочный камешек.
— Песочный камешек?
Знахарка не стала утруждаться объяснениями, просто продолжила свою мысль:
— …Вот дед твой был камень крепкий, не расколешь. Треснул, конечно, когда бабка твоя отошла к Звездам, но не раскололся. Жалко, амулет передать некому было.
— Амулет?
— Он амулет носил, как и его папаша до него, как и его папаша — штучка родовая, от отца к сыну переходила. Пруту не повезло, девок родил, и девки те — девок, — пренебрежительно проговорила старушка, словно я виновата в том, что родилась женщиной. — Не дождался ни сына, ни внука. Дай Ханзи, хоть правнук родится. — Чиура перевела взгляд на мой живот и добавила: — Я и думаю — чего за тебя сразу глаз зацепился? А это Ханзи мне на тебя указал, на пузатую.
Я обиженно поджала губы: живот у меня еще плоский!
— Амулет-то у нас, — сказала женщина, — хранится в Золотых песках, чтобы силы не терять. Как-то Ховер пришел ко мне и говорит — снеси к Инк Чи, пусть тот выберет, кому передать из ваших, а то мне некому. Мне больше нет пути в Золотые пески, так что я забрать не смогу. Ты сама съезди.
— Куда, в Золотые пески?
— Так тебя и пустят! — возмутилась знахарка. — На рынок съезди, в Мобру.
— Слетаю как-нибудь, — проговорила я, не проявив заинтересованности.
— Ты что ж, думаешь, это безделица? — прищурилась Чиура. — Это родовой амулет! Его носили мужчины твоего рода — сильные, смелые! Неужто хочешь, чтобы твой детулька вырос хиляком с птичьими косточками, как ты?
— «Детулька» может быть и девочкой, — возразила я.
— Амулет надо вернуть! — отрезала Чиура. — Не все же вы девками будете, хоть один мальчишка должен родиться вашей крови. Ему и передашь наследство, силу рода.
— Хорошо, — сдалась я. — Заберу амулет.
— Только не смей его трогать, — предупредила знахарка. — Если амулет тронет женщина, то быть беде, род будет проклят.
— Тогда как же я его заберу, раз женщинам нельзя его трогать?
— Пустая башка! Кожей голой касаться нельзя! Они его тебе в платке или чехле привезут, так и заберешь, но не смей внутрь соваться, поняла?
— Поняла. А если меня обманут и привезут в платке какой-то камешек с дороги? Откуда мне знать, что это амулет моего рода?
О своих неосторожных словах я пожалела мгновенно: старушка снова крепко схватилась за мой подбородок, и, сжав его своими маленькими, но крепкими пальчиками, прошипела:
— Будь рада, что перед тобой старуха бессильная сидит! За такие слова у нас убивают!
— Извините, — выдавила я.
Чиура оттолкнула меня:
— Уходи, песочный камешек. Расстроила ты меня, аж во рту кисло. Мясо дрянное принесла.
— Но съели вы его с аппетитом, — не удержалась я.
Глаза Чиуры сверкнули, и я поспешила уйти, пока старушка-пустынница меня не поколотила.
Когда я вернулась на ферму, небо сделалось аспидно-черным, и похолодало настолько, что пока я шла от ворот до дома, у меня замерз нос. Тишину разбавляло лишь ровное гудение, раздающееся от замененной будки подачи энергии; мигал светильник над крыльцом.
Подобная атмосфера в самый раз для фильма ужасов — уж я-то знаю, работала над сценарными шаблонами для нагнетания страха. Но одно дело шаблон для виртуальной реальности, и совсем другое — реальность, суровая и беспощадная, как холод пустоши.
Раздался шорох.
Шера пустынная, не торопясь, элегантно, отползла с моего пути в сад, оставляя за собой на земле, припорошенной песочком, слабый извилистый след.
Я не испугалась на этот раз.
Я подумала о ленивых дезинфекторах, о бестолковых, но дорогих отпугивателях змей, и решила, что раз уж шера ничего не боится и считает ферму своим домом, пусть так и будет. В конце концов, меня она все равно сожрать не сможет.
Наверное.
— У тебя все хорошо, Ками? — спросил отец.