Фестиваль
Шрифт:
– Я думала это Дин. Он говорил, если русская не даст, то чтобы я была готова ночью.
Обнимаю её горячее тело и спрашиваю:
– А ты готова?
– Теперь да!
Присвоено звание "Спаситель-Искуситель".
6 августа 1951 года. Москва.
Ерофеев перечисляет на пятиминутке объекты желательного посещения: Кремль, ГУМ, Красная площадь, Дом Учёных, Дом Союзов , новое музыкальное училище имени Гнесиных.
Выбираю Красную Площадь и ГУМ.
Утром иду по Красной площади с группой. Ко мне обращается усатый парень
Спрашиваю у наблюдателей:
– Тот самый? "Полковнику никто не пишет"?
– Тот самый. Он без приглашения приехал. Подвязался в Европе с этими артистами на фестиваль. Будет с ними песни петь...
– Может ли в Москве человек иметь пять квартир?
– спрашивает Маркес у Коллинз, приняв её за переводчицу.
– Разумеется, - отвечает она, как по методичке, - но какого черта ему делать в пяти квартирах одновременно?
Наблюдаю сцену в ГУМе. Бабуля подходит к африканцу и протягивает руку для приветствия. Во время пожатия, пальцем другой руки гладит чёрную кожу, пытаясь стереть "гуталин". Африканец понятливо улыбается - видимо уже прошёл через "идентификацию" и воспринимает ситуацию с юмором...
Во время гуляния по магазину Васечка делает ценный кадр типа этого на фоне растяжки Дома моды Нины Риччи, приехавшего со своей выставкой на Фестиваль...
Мэрилин любит детей и спрашивает меня, показывая на проходящий отряд пионеров:
– Юра, а ты хочешь вернуться в своё детство?
– Нет, ведь если бы я сейчас был маленьким, то не смог бы танцевать с тобой и с Джоан.
Звёзды ржут и показывают мне большой палец.
– Знаю я ваши танцы, - по-колобковски замечает Монро, - Вы за минуту друг с друга всё снимаете и даже не слушаете музыку из радиоприёмника.
Коллинз прижимается ко мне и щурится от счастья.
Монро продолжает:
– А ещё я могу работать воспитателем в детском саду. Дети меня всегда слушаются.
Ясен пень, ни у кого нет такой красивой воспитательницы. А дети? Я их, конечно, тоже люблю, но по одному и дозированно.
Митинг против атомной бомбы на Манежной площади в день памяти атомной бомбардировки Хиросимы. Первой выступает 16-летняя японка Хисако Нагата из Нагасаки.
– Бомба сожгла мой родной город. Давайте объединимся для того, чтобы такое больше никогда не повторилось.
На сцену выходит Любовь Тимофеевна Космодемьянская - мать советской девушки-героини, замученной фашистами. Она просит перед концертом почить минутой молчания погибших от атомных бомб в Японии и в Корее. Затем Дарья Булганина открывает концерт и, вместе со всей площадью, исполняет популярной песню... https://youtu.be/orsj0Bt6iuU?t=3
Я пою вместе с народом, а Коллинз, не зная слов, просто мурлычет мелодию и с восхищением поглядывает на лица окружающих...
На вечер для молодых политиков чопорная Патриция Кеннеди взяла с собой
Меня записали на конкурс кантри-песни этого вечера. Делать нечего, пришлось мне для наших западных партнёров исполнить вот это https://youtu.be/LID4m3aj8oI?t=2
Глава 30
Любая круча в юности легка.
Джордж Байрон, поэт.
7 августа 1951 года. Москва.
Захожу утром в комнату девушек. Монро, кивнув, вышла в коридор по делам. Джоан в душе плещется и спустя пару минут выходит замотанная в полотенце. Не замечая меня, говорит:
– Ну почему ноги такие волосатые? Только позавчера брила и снова лес вырос...
Увидев меня, у неё отвисает челюсть. Но, через мгновение мы синхронно начинаем смеяться.
Присвоено звание "Интимный цирюльник".
Завтрак. На тарелках у "советских" на кусочках белого хлеба небольшие кубики сливочного масла. Размазываю и припоминаю, как в новой России сначала появятся всякие маргарины типа "Рама" со вкусом настоящего сливочного масла, а затем и выбор масла превратится в "фифти-фифти" - то ли угадаешь натурпродукт, то ли купишь похожий эрзац, мало имеющий отношение к молоку.
Джеймс Дин и Гурченко в столовой поругались в коридоре из-за ухлёстывания кавалера за Хёпберн. Перевожу им друг друга на фоне кроваво-красных средств пожаротушения. Юная Гурченко уже не рада своим предъявам.
Дин, выдержав её наскок, переходит в контрнаступление:
– Вернёшь мои подарки... Как ты её назвала? "Швайне"? Свинья? Да у неё фигура получше, чем у тебя... (с наездом) Неси назад часы и сумочку.
Гурченко, опешив от неинтеллигентства, сложив ладони на груди:
– Динчик, я же люблю тебя! (мне) Не талдычь, как библию... С чувством переводи... Я же люблю тебя! Что? Нет? Нет? Ну, ладно... Верну, если хочешь... Не зря про тебя рассказывали, что ты в полёте через океан хотел из самолёта выйти... И куртку свою, что в руках носил, когда я замёрзла, ты на себя надел, а не на меня... Мудак, ты, Динчик... Это не переводи...
Люся так посмотрела на пожарный ломик, что я, взяв её под локоть, оттащил подальше от травмонаносящих средств.
Я с этой кодлой вёл себя порой, как страдающий от невыносимости бытия интеллигент, а часто хотелось взять кадку пахучей герани у столика дежурной по этажу и надеть на уши нарушителю/нарушительнице режима, из-за которых теперь придётся писать объяснительную в трех экземплярах, что, из-за отсутствия копирки, делало эту процедуру очень времязатратной.
Днём на стадионе имени Сталина был концерт. Мы с группой тоже были. Когда Бернес запел песню, то у меня сжалось сердце. https://youtu.be/EAUGZ7jGX0M