Фея Альп (др.перевод)
Шрифт:
– Нет.
Короткое слово странно жестко сорвалось с губ девушки, и она ниже склонилась над пурпурными цветами.
– И я так думаю, отсюда и мое суждение о господине Эльмгорсте… Прошу вас, не вдыхайте так усердно аромат этих цветов: они мне знакомы, я знаю, что их коварный аромат опьяняет, он причинит вам головную боль. Будьте осторожны!
Эрна выпрямилась и провела рукой по лбу.
– Вы правы, – сказала она с глубоким вздохом. – Да и вообще пора вернуться к обществу. Пойдемте!
Казалось, Вальтенберг был иного мнения, но галантно предложил ей руку и повел
В одном из углов, преисполненный родительского гнева, сидел барон Эрнстгаузен с баронессой Ласберг, еще подливавшей масла в огонь. Допрос прислуги убедил ее, что карточки на столе действительно были подменены, и она дала полную волю своему негодованию. Она говорила весьма внушительно, наставляя несчастного отца такой дочери, и закончила речь следующим заявлением:
– Одним словом, я позволяю себе находить поведение господина Герсдорфа возмутительным!
– Да, возмутительно! И, кроме того, я уже целых полчаса ищу Валли, чтобы ехать домой, но никак не могу поймать ее. Ужасный ребенок!
– Я бы ни за что не позволила ей приехать, – усердствовала почтенная дама. – Я сейчас же, еще тогда, когда она открыла мне свое сердце, сказала баронессе, что тут необходимы энергичные меры. По-моему, самое лучшее – послать Валли в деревню к дедушке, там у нее не будет возможности видеться с Герсдорфом, и, насколько я знаю старого барона, он сумеет помешать и переписке.
Эрнстгаузен ухватился за совет с настоящим воодушевлением.
– Это идея! – воскликнул он. – Вы правы, баронесса, совершенно правы! Валли отправится к дедушке в ближайшие дни, даже послезавтра! Он был так возмущен этой историей, что, конечно, будет самым лучшим сторожем. Завтра же утром напишу ему!
Он тотчас простился и предпринял новую попытку поймать дочь, что представляло довольно трудную задачу. Валли проявила невероятный талант исчезать в ту же минуту, как только отцу удавалось увидеть ее. Вальтенберга, принадлежавшего к числу посвященных, два раза выставляли как громоотвод против приближающейся грозы, и он должен был задерживать барона разговорами, а тем временем маленькая баронесса ныряла в какую-нибудь из групп гостей и снова выплывала на поверхность совсем в другом месте. Казалось, она на все общество смотрела как на собрание ангелов-хранителей и пользовалась им, смотря по надобности; даже министру, шефу ее отца, также присутствовавшему на празднестве, суждено было послужить ей в этом качестве.
Она прибегла к защите его превосходительства и стала трогательно жаловаться ему, что папа непременно хочет увезти ее домой, а ей так хочется остаться. Старик тотчас взял сторону прелестного ребенка и, когда появился барон, сердито восклицая: «Валли, экипаж ждет!» – обратился к нему с дружеской речью:
– Пусть ждет, любезнейший советник! Молодость имеет свои права, и я обещал баронессе заступиться за нее. Вы останетесь, не правда ли?
Эрнстгаузен был вне себя от ярости, но вежливым поклоном выразил согласие. В награду шеф завел с ним милостивый разговор и отпустил его не раньше чем через четверть часа. Зато теперь барон решил уже не соблюдать никаких церемоний: он ринулся в самый центр вражеского лагеря, где его дочь с
– Господин советник, завтра или послезавтра я буду иметь честь быть у вас. Смею просить вас назначить мне час.
– Весьма сожалею, но неотложные дела…
– Именно о неотложном деле я и должен говорить с вами, – перебил его Герсдорф. – Оно касается железнодорожного общества, юрисконсультом которого я состою, и его превосходительство господин министр направил меня к вам на квартиру, поскольку у меня есть к вам еще и частное дело.
Барон не мог сомневаться относительно того, что это за частное дело, но так как поневоле должен был принять Герсдорфа в качестве юриста, то холодно произнес:
– Послезавтра, в пять пополудни, я к вашим услугам.
– Я буду пунктуален, – заверил его адвокат, прощаясь с Валли поклоном.
Последняя нашла наконец нужным покориться родительской власти и дать себя увезти, но на лестнице объявила с величайшей энергией:
– Папа, послезавтра я не позволю себя запереть: я должна присутствовать, когда он будет просить моей руки.
– Послезавтра ты будешь уже в деревне, – отчеканил Эрнстгаузен. – Ты отправишься с первым же поездом. Для верности я сам отвезу тебя на вокзал, а на станции тебя встретит дедушка, у которого ты пока и останешься.
Личико Валли, полное ужаса, выглянуло из-под белого капора, но затем она приняла в высшей степени воинственный вид.
– Этому не бывать, папа! Я не останусь у дедушки, я убегу, пешком вернусь в город!
– Посмотрим, как ты это сделаешь! Полагаю, ты знаешь старика и его принципы. Не забывай, после его смерти ты будешь блестящей партией.
– Ах, как мне хотелось бы, чтобы дедушка отправился в Монако и проиграл там все свои деньги! – гневно воскликнула Валли. – Или чтобы он усыновил какого-нибудь сироту и завещал ему свое состояние!
– Бога ради, дитя, что за ужасы тебе приходят в голову! – испуганно воскликнул Эрнстгаузен, но дочь продолжала, вне себя от возмущения:
– Тогда уж я не была бы «партией» и могла бы выйти за Альберта! Я каждый день буду молить Бога, чтобы дедушка выкинул бы какую-нибудь глупость, несмотря на свои семьдесят лет!
Навepxy парадные залы начинали пустеть и затихать; гости разъезжались, и, наконец, Нордгейм, проводив последних, остался в большом приемном зале один с Вольфгангом.
– Вальтенберг приглашает нас приехать осмотреть коллекцию редкостей, собранных им во время путешествий, – сказал он. – Едва ли у меня найдется на это время, но ты…
– А у меня еще меньше, – перебил его Эльмгорст. – Все три дня, которыми я могу еще располагать, уже заняты.
– Я знаю, и все-таки ты должен сопровождать Алису: она и Эрна обещали приехать, и я не желаю, чтобы приглашение было отклонено.
Вольфганг быстро спросил:
– Кто и что такое этот Вальтенберг? Ты относишься к нему как-то особенно предупредительно, а между тем он в первый раз сегодня в твоем доме. Ты знал его раньше?
– Да, его отец принимал участие в некоторых из моих предприятий.