Фея Альп (др.перевод)
Шрифт:
– Надо спускаться, – решительно заговорил и старик-проводник. – Если господин вернется, он найдет нас у скал. Оставаясь здесь, мы никак ему не поможем, а между тем с каждой минутой все больше рискуем жизнью.
Гронау понимал справедливость этих доводов и со вздохом сложил трубу.
Волнистый туман становился все гуще; он подымался из всех долин, струился из всех ущелий и окутывал леса и луга влажной мантией. Склоны Волькенштейна, исполинская отвесная стена уступа потонули в клубящейся дымке, и только ледяная пирамида вершины, совершенно чистая, выступала
Высоко наверху, на этой вершине, одиноко стоял Вальтенберг, которому удалось-таки сделать то, что считалось невозможным. Его изорванная одежда носила на себе следы страшного путешествия, руки, изрезанные острыми краями льда, за который он хватался при подъеме, были в крови, но он стоял с высоко поднятой головой на вершине, на которую до него не ступала нога человека. Он дерзнул подняться к заоблачному трону феи Альп, приподнять вуаль повелительницы ледяного царства и заглянуть ей в лицо.
Это лицо было прекрасно, но жуткой, призрачной красотой, ослепляющей смелого путешественника. Вокруг него и у его ног не было ничего, кроме льда и снега, застывшей белой массы глетчера, изорванной, изрытой, но сверкающей сказочным великолепием. В ледяных расщелинах мерцал то зеленоватый, то темно-голубой свет, как в морских волнах, а ослепительно-белая снежная мантия, одевшая все зубцы и выступы, сверкала мириадами огненных искр.
И над всем этим вздымался купол неба такой кристальной чистоты, такой лучезарной голубизны, как будто оно стремилось излить весь свой свет на древний легендарный трон гор, на хрустальный дворец феи Альп.
Эрнст глубоко вздохнул. В первый раз он не чувствовал тяжелого бремени, так долго гнетущего его. Мир с его любовью и ненавистью, с его бурями и страстями лежал далеко внизу, исчез в море тумана, заполнившем все углубления. Только горные вершины были видны, как острова среди необъятного океана, тут два-три темных каменных зубца, там ослепительно-белая шапка, дальше целая вереница выступов. Все это казалось бесплотным, призрачным, плавающим и качающимся на поверхности моря, которое, беззвучно волнуясь и переливаясь, подымалось все выше. Кругом царило молчание смерти: среди вечного льда не было жизни.
Но в этой пустыне билось пылкое сердце человека, бежавшего от мира и его скорби, искавшего забвения здесь, наверху, и принесшего сюда с собой свое горе. Пока опасность держала его нервы в состоянии напряжения, пока цель еще манила вперед, мучительная боль в его душе молчала. Старый волшебный напиток, уже столько раз испытанный Эрнстом, – наслаждение, неразрывно связанное с риском, обаяние мощных картин природы и чувство безграничной свободы, опять ему возвращенной, – оказал свое действие и на этот раз.
Он опять чувствовал его опьяняющее влияние, и среди ледяной пустыни им овладела жгучая тоска по солнечным странам, которые с давних пор были его истинным отечеством; там он мог забыть и выздороветь, там он мог опять жить и быть счастливым.
Море тумана поднималось все выше, медленно, беззвучно, неудержимо; вершины исчезали одна за другой, зубцы их ныряли в таинственные серые волны, которые,
Одинокий мечтатель содрогнулся от резкого ледяного дыхания, коснувшегося его. Он огляделся. Голубое небо исчезло, над его головой волновалась теперь белая дымка, и вокруг все тоже начинало затягиваться туманом.
Эрнст достаточно наслушался предостережений проводников и знал, что означают эти признаки. Вместе с опасностью к нему вернулись и силы. Он начал спускаться, медленно, осторожно, нащупывая место для каждого шага. Туман скрывал дорогу и пронизывал его ледяным холодом, все-таки он шел вперед, не останавливаясь, стараясь придерживаться следов, оставленных им на снегу, но отыскивал их с трудом и не раз сбивался с дороги, да и переутомление давало о себе знать.
Было тяжело дышать, пот, несмотря на холод, выступал на лбу, в глазах темнело, но с тем большим упорством Эрнст напрягал силы. Как раньше он жаждал опасности, так теперь не хотел пасть ее жертвой, не мог смириться с тем, чтобы старая сказка оказалась правдой. И сила духа, напряженные до предела стальные нервы и мускулы помогли ему одержать победу: Эрнст повторно прошел ужасный путь. Задыхающийся, окоченевший, смертельно усталый, достиг он подножия пирамиды и стоял на глетчере уступа.
Глубокий вздох облегчения вырвался из его груди: он преодолел самое трудное. Правда, оставалось еще пройти верхнюю, отвесную часть уступа, но там при подъеме были вырублены ступени, а в наиболее опасных местах оставлены канаты, чтобы облегчить спуск; Эрнст знал, что найдет их, и они, несмотря на туман, приведут его к скалам, где ждут спутники.
Вдруг в тумане замелькало что-то белое, легкое, холодное, как развевающаяся вуаль, которая прикасалась ко лбу и щекам Вальтенберга мягко, точно ласкаясь и заигрывая, – это пошел снег. Через несколько минут ласки превратились в тесное, удушающее объятие, из которого Эрнст тщетно старался вырваться. Он бросался вперед, поворачивал назад, но всюду встречал те же холодные руки, которые душили его и замораживали кровь в жилах. Еще короткая отчаянная борьба, и леденящие объятия сомкнулись вокруг него, чтобы уже больше не разжаться. Вальтенберг опустился на землю.
Вместе с борьбой кончились и страдания. Это смертельное изнеможение, эта дремота, когда мечта и действительность сливаются в одно, были так приятны! Он опять стоял на вершине, озаренной солнцем, видел перед собой ледяной дворец во всем его сказочном великолепии и смотрел в лицо феи Альп, которое не было больше закрыто вуалью и убийственную красоту которого не мог вынести смертный. Но оно было знакомо Вальтенбергу: он знал эти черты, эти блестящие синие глаза, и они сияли и улыбались ему, как никогда не улыбались при жизни. Образ единственного существа, которое он так страстно, так безгранично любил, не покидал его и на пороге смерти, в последнем проблеске сознания.