Фея Альп
Шрифт:
— С удовольствием, — ответил Вальтенберг, и, действительно, удовольствие так ясно выразилось на его лице, что Герсдорф не мог удержаться от насмешливой улыбки. «Пожалуй, не я один окажусь дезертиром, — подумал он, когда товарищ без всяких церемоний бросил его и поспешно устремился к Эрне фон Тургау. — Женоненавистник начинает становиться галантным».
6
Двери столовой отворились, и общество начало разделяться на пары. Барон Эрнстгаузен предложил руку баронессе Ласберг и, к своему величайшему удовольствию,
— Что это значит, Валли? — тихо спросил он. — Баронесса фон Тургау сказала мне, что я должен вести тебя. Неужели баронесса Ласберг…
— О, она давно в заговоре с моими родителями, — прошептала Валли, принимая его руку. — Вообрази, они хотели рассадить нас по разным концам стола! У мамы мигрень, но папа получил строжайший наказ не спускать с меня глаз, а баронесса фигурирует как страж номер второй. Только пусть попробуют справиться со мной! Я им всем натянула нос!
— Каким образом? — с беспокойством спросил Герсдорф.
— Подменила карточки на столе! — с торжеством объявила Валли. — То есть, вернее, это сделала Эрна. Сначала она не хотела, но я спросила ее, неужели у нее хватит духа ввергнуть нас в бездну отчаяния, и она уступила.
Увы, Герсдорф не пришел в восторг от произведенного государственного переворота, он покачал головой и укоризненно проговорил:
— Ах, Валли, Валли! Ведь это не может остаться не открытым, и когда твой отец увидит нас…
— То взбесится, — договорила Валли с полнейшим спокойствием. — Но знаешь, Альберт, он постоянно бесится, и немножко больше или немножко меньше — это уже все равно. Не смотри так серьезно! Право, ты, кажется, собираешься ворчать на меня из-за моей блестящей идеи!
— Следовало бы это сделать, но кто может сердиться на тебя, шалунья! Среди общего говора их шепот остался незамеченным; они примкнули к остальным парам и вошли в столовую, где Эрнстгаузен уже сидел подле своей дамы. Он очень любил поесть, и ожидание хорошего обеда настроило его в высшей степени человеколюбиво. Но вдруг его физиономия окаменела, точно он увидел голову медузы, а между тем это было не более как сияющее удовольствием личико его дочери, только что вошедшей под руку с Герсдорфом.
— Баронесса! Бога ради!.. — растерянно прошептал Эрнстгаузен. — Ведь вы говорили, что лейтенант фон Альвен…
— Ведет Валли к столу? Разумеется! А господин Герсдорф по вашему желанию…
Однако баронесса не окончила своей фразы и, в свою очередь, окаменела, потому что тоже увидела пару, только что севшую на другом конце стола.
— С нею! — скрипнув зубами, договорил Эрнстгаузен и через тридцать приборов метнул на адвоката уничтожающий взгляд.
— Не понимаю, как это могло случиться? Я сама распределяла места!
— Может быть, это ошибка прислуги?
— Нет, это интрига вашей дочери. Но умоляю вас, теперь не показывайте и вида! Не делайте сцены! После обеда…
— Я сейчас же уеду с Валли домой, — докончил Эрнстгаузен, комкая салфетку с яростью, не предвещавшей ничего хорошего его дочери.
Обед начался блестяще.
Это, однако, не мешало чувствовать себя превосходно некоторым более молодым гостям, прежде всего — баронессе Валли, которая без умолку болтала и смеялась, как и ее соседу, который не был бы влюбленным, если бы со своей стороны не забыл обо всем остальном и не пил полными глотками неожиданное счастье свидания.
Не менее оживленная беседа велась на другом конце стола. Эрна, как ближайшая родственница хозяев, сидела напротив жениха с невестой, и той же чести удостоился Вальтенберг. До сих пор он был холоден и молчалив в обществе, но теперь показал себя блестящим рассказчиком. Он говорил о далеких странах и их жителях, и они вставали перед глазами слушательницы как живые; он описывал волшебное южное море, великолепный тропический ландшафт, и необозримый мир раскрывался перед ней в этих проникнутых поэзией описаниях. Эрна слушала с блестящими глазами и казалась совершенно увлеченной. По временам взгляд жениха с пытливым выражением останавливался на них; его беседа с Алисой была далеко не оживленной, а между тем ведь и он был мастер вести разговор.
Но вот обед кончился, гости вернулись в залы. Настроение сделалось непринужденнее и веселее; общество разбилось на группы, всюду слышались смех, говор, толпа двигалась по залам, постоянно перемешиваясь, так что трудно было отыскать в ней кого-нибудь. Барону Эрнстгаузену, к его досаде, пришлось убедиться в этом на опыте: дочь его была неуловима.
Вальтенберг отвел свою даму в зимний сад и, продолжая начатый за обедом разговор, сидел рядом с нею. Вдруг туда вошли жених и невеста. Вольфганг остановился при виде их, потом холодно поклонился Вальтенбергу, тотчас вставшему, чтобы уступить место невесте, и сказал:
— Алиса жалуется на усталость и хочет немножко отдохнуть в тишине зимнего сада… Мы не помешаем?
— Кому? — спокойно спросила Эрна.
— Вам и господину Вальтенбергу: вы так заняты разговором, и нам было бы очень жаль…
Вместо ответа Эрна взяла Алису за руку и притянула ее на диван рядом с собой.
— Ты права, Алиса, тебе надо отдохнуть, и более крепкому человеку было бы нелегко служить центром такого праздника.
— Мне хотелось уйти лишь на несколько минут, — сказала Алиса, — но, боюсь, мы действительно помешали: наш приход заставил господина Вальтенберга прервать, наверное, очень интересный рассказ.
— Я рассказывал о своем последнем путешествии в Индию, — вступил в разговор Вальтенберг, — причем воспользовался случаем, чтобы высказать баронессе Тургау просьбу, с которой мне хотелось бы обратиться и к вам. За десять лет, проведенных мною вдали от Европы, я собрал довольно много чужеземных редкостей; я отсылал их домой, и теперь из них образовался настоящий музей, который я поручил привести в порядок сведущему человеку. Могу ли я надеяться на ваше посещение? Само собой разумеется, и на ваше также, господин Эльмгорст! Я могу показать немало интересного.