Фея горького миндаля
Шрифт:
Катя подняла шляпу. Шляпа свалилась с Катиной головы.
— Больше я не могу! — объяснил папа.
И Катя снова надела шляпу.
Папа, пожав плечами, продолжал укладывать чемодан. Шляпа снова упала на пол.
Папа взвыл. Он как шмель завертелся по комнате.
— Не пойму, в чём дело!.. Выросла, что ли, у тебя голова? Ну? Чего ты молчишь?
— Резинка, — тихо сказала Катя.
— Ага а-а! Всё ясно.
И папа, не глядя на Катю, застегнул чемодан.
Наконец они вышли на улицу.
Подошёл автобус.
— Шапчонку девочка обронила! Подберите-ка, гражданин.
Папа поднял Катину шляпу, дунул в нее, оттянул резинку и быстро-быстро надел на Катю.
Автобус шёл. Он шёл и звенел. Он разговаривал всеми своими стёклами.
Умаявшись, папа тихо дремал. Встав на коленки, Катя тихо шептала, она шепталась с окном автобуса. Стекло на нём было пыльное, всё в дорожках от летних дождей. По ту сторону автобусного стекла мигало огромное, долгое веко: бегущие навстречу Кате деревья. В небо быстро и ловко били фонтаны.
Но вот закрылся долгий, большущий зелёный глаз: принялись поблёскивать и отсвечивать автобусные окошки. Навстречу им побежала степь.
«Тебе каково?» — спросила Катя у жёлто-зелёной степи, разрезанной надвое широкой дорогой для грузовиков и автобусов.
«Мне ничего себе, — ответила степь своими зелёными, ещё не совсем поднявшимися колосьями. — Мне ничего себе. Мне — роскошно! Особенно по ночам, когда нет никого кругом. Я — пою. Я пою кузнечиками».
«А где же они живут?»
«А уж этого я не знаю. Чего не знаю, того не знаю».
Прошли коровы. Не степью. Они прошагали мимо степи. Остановились и ну жевать.
«Вам интересно?» — спросила Катя.
«Нам ничего себе. Нам довольно-таки роскошно», — ответили ей коровы.
А степь всё мигала, мигала… И вдруг показались дальние горы. Раскрылось жёлтое веко гор по ту сторону автобусного стекла. Блеснули глаза — желтоватые, долгие… И замигали… И снова закрылось веко.
Раз-два! — вот город. В асфальте. Он начинался со зданий маленьких, деревянных. Но автобус всё шёл и шёл… И город как будто раскаялся, стал красивее — заполыхал, как пожарище, языками серого пламени: показались большие дома, куски повытоптанных асфальтовых площадей, бульвары, бульварчики… Всё большое.
Посверкал и утих: стал узким, сделался переулками и домишками с крышами леденцовыми — из черепиц.
Раз-два! — и слился со степью. Автобус всё шёл и шёл. Папа спал. Он похрапывал. А Катя всё бормотала и бормотала: она дознавалась, кому интересно, а кому не особенно хорошо. Всем на свете было роскошно. Когда им стало ещё роскошнее, автобус остановился.
— А?.. Чего?.. Приехали, что ли? — спросил Катин папа сквозь сон.
— Выходит, что так, ответил ему водитель автобуса. — Вылезай-ка, приятель, и выгребай своего пацана.
— Я не пацан. Я — пацанка, — сказала Катя.
— Ай-ай-ай… Вон оно, однако, какое
И папа с Катей спустился вниз. Как только они оказались внизу, на пыльной дороге, с головы у Кати упала шляпа.
— Сил моих больше нету! — объявил папа, поднял её и напялил Кате на голову. — Сколько раз ты сегодня теряла шляпу?.. Можешь сказать?
Нет. Такого она не могла сказать. Ей было шесть лет. Она умела считать, загибая пальцы, только до десяти.
Глава VI. Была ли курица?
Папин приятель, Миша, играл в волейбол. Он хохотал и высоко вскидывал ноги. Увидев папу и Катю, он не ушёл с волейбольной площадки, не перестал задирать ног и не сказал: «Здрасте!» Он завопил:
— Здорово-о!
Когда он гаркнул «Здорово!», поднялись его широкие чёрные брови, сверкнули глаза и стали изо всех сил блестеть большие, частые зубы.
— Промазал, чёрт! — сказали ему.
— А будь оно трижды неладно! — загоготал Миша и повернулся спиною к Кате и папе. Он гоготал и дрыгал ногами. На ногах у него были серо-белые тапочки и розовые носки.
Катя и папа ждали.
Когда им немножечко надоело ждать, они притулились на лавочке около волейбольной площадки.
Миша играл в волейбол.
Солнце перекатилось на краешек неба; солнце стало просвечивать красным через деревья совхоза, залило дорожки между домов… Папа и Катя тихо сидели на лавочке.
Солнце шагнуло ещё пониже. Всё дрогнуло и ещё шибче порозовело, стало сладко пахнуть землёй. По Катиной ноге пополз жук. Ей жалко было тюкать его, он, должно быть, недавно проснулся — так лениво он полз по Катиному ботинку. Жук всё полз и полз.
А Катя и папа сидели на лавочке.
Над волейбольной площадкой ещё чуток покраснело небо. Всё вокруг лежало такое тихое…
Открылась библиотека. В библиотеку вбежала седая библиотекарша.
— Эй, вы! — сказала в окошко сердитым басом библиотекарша. — Или книги берите, или я закрою библиотеку.
Книги никто не взял. Но женщина не закрыла библиотеки, а пригорюнилась у окна.
Солнце шагнуло ещё пониже. Проехала бричка. В бричку была впряжена лошадь. Раз-два! — и бричка остановилась. Открылась и быстро закрылась какая-то дверь… Какой-то старик повесил на двери замок.
— Контору заперли, — сказал папа.
А земля старалась, нажаривала: она пахла всё волшебнее и волшебнее. Стало слышно тоненькое цвивирканье.
— Пусть всё горит огнём! — сказал папа и прочесал себе пятернёй волосы.