Шрифт:
Моей волшебной дочери Исле
Железная коробка, наполненная холодным светом, дребезжа, повернула на безлюдную улицу. Мягкими хлопьями летел беззаботный апрельский снег и люди, подчиняясь природе, раньше возвращались домой и укладывались в тёплые постели смотреть сны.
Вечерний автобус остановился на перекрёстке у блеклого фонаря. Взгляд пассажира бессмысленно задержался на единственном светлом окне в доме. Что-то необычное было в этом окне. Что-то, что вызвало у пассажира улыбку, которую он не собирался сегодня дарить этому миру.
Автобус тронулся с места и увёз улыбку пассажира с собой. А окно продолжило греть уютным светом. Сквозь плотные занавески просачивалось волшебство. Человек с бутылкой кефира замедлил шаг у окна и сделал
Когда на улице снова стало тихо, из окна просочились звуки. Шуршащие мягкие, размеренные. Кто-то выводил пером слова. Одно за другим они складывались в словосочетания, окружались запятыми и точками – только так они не выпадут с бумаги. Потом шелест затихал, перо окуналось в чернила, и новые – жирненькие, пухлые и юные слова появлялись на листе. Рука писала без помарок и остановок, будто ей кто-то нашёптывал строчку за строчкой, страницу за страницей.
С каждым новым листом свет абажура становился чуточку ярче и цветы на обоях поворачивались к нему всё сильней. Постепенно снег, улица, автобус, прохожие и даже абажур растворились. Откуда-то донёсся запах моря, послышались тихие шаги на песке и шум прибоя. Скрип пера поглотился в набегающей волне. На берег вынесло слова "в небе зажглась первая звезда". Человек на берегу поднял глаза к небу.
ГЛАВА 1. Знакомство с героями
Когда последний жёлтый лист, описав дугу, приземлился на разворошенную повозками чёрную дорогу, в небе зажглась первая звезда. Она давно наблюдала за этим листом, а он всё кружился и кружился, пока наконец не прилип к луже, тогда звезда нетерпеливо выскочила на небо так шуcтро, что на мгновение даже раздался хлопок. Задремавший под ясенем путник услышал хлопок и проснулся. Он посмотрел на небо и увидел зардевшуюся от восторга звезду. Вторым, кто приметил новую звёздочку, был крестьянин, коловший двора. Он выдохнул, выпрямился, вытер пот с бровей, поднял глаза и зачарованно промычал что-то в бороду. Третьей эту звезду увидела молодая принцесса, волею судеб оказавшаяся в такой ситуации, что кроме неба и звёзд видеть она ничего и не могла (заперта была своим строгим отцом в высооооокой башне, такой высокой, что земли оттуда не видно). Вот и сидела принцесса в башне, расчёсывала волосы да глядела на звёзды, постепенно старея и стремительно сходя с ума.
Тем временем во дворце король закатил пирушку с вепрятиной и заварными пирожными. В приглашённых значились знатные дамы и сеньоры королевства, и особенно, феи (без кавалеров). Феи были чудо как хороши, но пришли на пир далеко не все: кто сидел на диете (никаких пирожных), кто на другой (никаких вепрей), а кто посчитал оскорблением приглашение на пир без кавалера. К последним относилась фея Одамин. Кстати, у неё у одной было такое странное имя, всех остальных фей звали попроще: Шошо, Умикян, Дорозее, Жешица, Мууавда. В детстве фею Одамин всегда пытались обидеть из-за её имени, но почему-то никак не получалось, – она была совершенно необидчива. Да и не понимала, какое отношение все остальные имеют к ней и к её имени. Пока мелкие прыщавые феи, науськанные играющими гормонами, кидались в Одамин цветами помидоров, она совершенствовала себя духовно, ведя глубокомысленные беседы с жуками и стрекозами.
В то время, как король играл в шарады и щекотал румяных фей, крестьянин колол дрова и мычал в бороду, путник лежал под ясенем, а принцесса ковырялась в носу (ой, неужели вы не знали, что принцессы тоже это делают?), Одамин гладила непослушное море по загривку и пела ему песню о грядущих холодах. На всё это безобразие задорно глядела звезда. Одно ей было непонятно: почему же фея не смотрит на неё?! Уже даже король, уединившись с феей Шошо на балконе, обратил её внимание на яркую звезду, горящую на небосклоне и "создающую прекрасный романтический фон для влюблённым сердец"…
Звёздочка и так повернулась, и эдак, и протёрла волшебной пылью свои золотые грани, так, что они стали слепить глаза башенной принцессе и она ещё больше приблизилась к сумасшествию. Но Одамин, казалось, не замечала звезды. Это стало жутко раздражать
…
Красные тени танцевали на стенах королевского дворца Залесья, медленно и зловеще они раскрывали объятия к запозднившемуся пешеходу. Луна вышла вовремя – тени чуть было не забрали пешехода к себе в театральный призрачный мир. Фея Одамин возвращалась домой с берега моря. Она была неестественно счастлива (неестественно для всех, кто никогда не был по настоящему счастлив). А поводов для счастья было предостаточно: глухое бормотание волн, шёпот ветра в листьях, волшебный свет луны и упругая влажная земля. Одамин шла вдоль стен королевского дворца, иногда она оглядывалась, нет ли пешеходов, а потом припрыгивала и смеялась, кружась в ворохе опадающих листьев. Фея всегда ярко чувствовала, могла перескочить от безудержного счастья до безнадёжной тоски за пару минут. Другие люди вроде были и счастливы, и вроде горевали, но обычно всё с ними шло нормально. У Одамин вечно какие-то крайности. Иногда она даже расстраивалась из-за этого, причём, как понимаете, очень сильно расстраивалась.
…
Её дряхлый дом кряхтел и поскрипывал, бормоча себе под крышу сварливые замечания: "Ишь куда пошла. Весь день бродит-колобродит. Не то, совсем не то было при старой хозяйке. Что за беспутные времена. Чтобы за день и ни разу домой не придти. А бывало и на несколько дней пропадёт. А я её тут дожидаюсь". Ветер тихонько скользил по полу, пробирался под кровати и вытаскивал оттуда затхлые листы с заклинаниями, расшитые кривыми розами носовые платки и вывалившиеся во сне мысли. В печке суетился домовой, укладываясь поудобнее и причмокивая. На столе дикая кошка отдыхала от своей дикости, распластавшись вдоль колбочек с маслами и шишками, все жёлуди со стола она уже скинула и дремала, слегка подрагивая лапками. Право, будто вовсе и не дикая.
Всё в доме дышало покоем, сны роились под потолком, рождая еле заметные разноцветные пузыри, которые опускались на пол и, немного подумав, бесшумно лопались. Дом не дождался хозяйки и задремал. Льняные занавески время от времени тихо поднимались и так же тихо опускались. Дом дышал легко и спокойно, и тут отворилась дверь. Кто-то проскользнул мимо печки и шмыгнул под кровать, немного пошуршал мыслями и присоединился к всеобщему сну.
Когда Луна заглянула в окошко, Одамин ещё не вернулась. Дом иногда просыпался, тревожно посматривал вокруг, но сонливость его одолевала, он забывал о своей хозяйке и впадал в омут волшебных мелодий своей юности, когда хозяйки ночевали дома, в саду копошились кучи детишек, а по вечерам собирались шумные весёлые компании друзей…
Существо под кроватью перевернулось на другой бок, из-под его плеча освободился лист с заклинанием, который тут же подхватил ветер и понёс как срочную депешу к синему лесу, что зловеще таился за королевским дворцом.
Одамин как раз подходила к дому, когда заклинание пролетело мимо неё. Когда лист прошмыгнул через ветки вяза и вылетел над верхушками деревьев, колючий холод сковал фею от макушки до пяточек. Это было заклинание вечного поиска, одно из самых страшных заклинаний на свете. Одамин замерла на месте. Если это заклинание попадёт в чьи-то руки, то этот несчастный всю жизнь будет искать что-то, сам не зная, что. И на эту участь его приговорила она, Одамин, добрая фея. Какую страшную ошибку она совершила по собственной глупости! И почему она только отложила уборку на завтра! Почему не сложила все листы в ларец с замком, а оставила пылиться под кроватью!