Фея с золотыми зубами
Шрифт:
– Можно посмотреть на кабинет ученого и его спальню?
– У нас была общая кровать, – пояснила Марина Степановна, – сейчас я сплю в комнате одна, там небольшой беспорядок и…
Я моментально изменила решение.
– Спасибо, ограничусь его рабочей комнатой. Вы часто туда заходите?
Марина Степановна поднялась:
– Пойдемте.
Кабинет профессора выглядел именно так, как я и предполагала: письменный стол, приставленный к нему столик, пара стульев, рабочее кресло и стеллажи с книгами, между ними дверь.
– А там что? – спросила я.
Вдова распахнула створку, я увидела небольшую,
– Вроде вы говорили, что спали в одной постели? – удивилась я.
Марина Степановна с легким превосходством в голосе объяснила ситуацию.
Игнатьев не любил, когда кто-нибудь из членов семьи заходит в его кабинет. Дети с ранних лет знали: кроткий папа может рассердиться, если, вернувшись из института, обнаружит сына или дочь за своим письменным столом. Да родным и незачем было заходить в сакральный уголок. Библиотека художественных книг располагалась в холле и коридорах. Вот аспиранты могли часами сидеть у профессора, кое-кто задерживался до полуночи. Если очередной ученик покидал квартиру поздно, Игнат Игнатович никогда не шел в супружескую опочивальню, он с Мариной Степановной не совпадал по биоритмам. Жена была ярко выраженным жаворонком, а муж совой. Марина укладывалась спать не позднее девяти вечера, а вставать предпочитала в районе пяти утра. В молодые годы Игнат не стеснялся будить Марину, а та никогда не принадлежала к породе жен, у которых постоянно болит голова. Но с течением времени сексуальный аппетит поутих, и в последние годы Игнатьевы стали ценить собственное спокойствие. Муж частенько ложился спать в маленькой спаленке. И, если уж совсем быть честной, он там практически обосновался!
Глава 31
Марина Степановна сделала паузу, но продолжила:
– Мы любили друг друга. Но возраст взял свое, понимаете?
Я кивнула, вдова обрадовалась.
– Я предложила Игнату: давай переоборудуем квартиру, сделаем полноценные раздельные спальни. Но муж ответил: «Не стоит. Ты любишь простор, свежий воздух, а мне спокойно в небольшом пространстве и комфортно от мысли, что сюда никто не войдет». Еще мужу нравился вид из окна, смотрите.
Вдова быстрым движением распахнула шторы.
– Потрясающе! – не сдержалась я. – Почти вся Москва на ладони.
– Наш дом стоит на холме, – улыбнулась Марина Степановна, – очень удачно, внизу Москва-река, туда не втиснуть точечную застройку. У Игната было несколько квартир на примете, он мог купить огромную жилплощадь, но вошел сюда и влюбился в панораму из этого окна.
Я оперлась ладонями о подоконник, ощутила какую-то неровность, посмотрела на выкрашенную белой краской доску и спросила:
– Вы не делали евроремонт? Не меняли окна?
Марина Степановна, продолжая любоваться пейзажем, ответила:
– Игнат Игнатович на все просьбы детей о ремонте отвечал: «Мы не Европа по менталитету и климату. Не собираюсь бежать, задрав штаны, за глупой модой. От стеклопакетов в помещении слишком сухо, мебель коробится, портятся книги, картины. И пластик бездушен, он делает окно пошлым. Мне по вкусу простая деревянная рама, которую на зиму заклеивают бумагой». Мы несколько раз проводили косметический ремонт, но муж даже слышать не
– Здесь на подоконнике след, – сказала я.
– Где? – прищурилась вдова.
Я ткнула пальцем.
– Подобная отметина получается, если поставить на подоконник цветочный горшок без подставки, а потом поливать растение. Дно прилипнет, уберете растение – останется пятно.
– Нет у нас комнатных цветов, – поразилась Марина Степановна, – мы держим лишь букеты в вазах.
– Вы давно сюда заходили? – спросила я у вдовы.
– После смерти мужа ни разу, – призналась та. – Не хватало мужества, сегодня впервые решилась.
– А до кончины Игната Игнатовича? – продолжила я.
Марина Степановна задернула шторы.
– Наверное, весной, перед отъездом на дачу. Я всегда обхожу квартиру, закрываю окна, занавески, проверяю краны.
– След был? – наскочила я на вдову.
– Нет, – уверенно ответила та, – я бы его заметила и ликвидировала.
– Так, весной ничего не было, – отметила я.
– Стойте! – воскликнула Марина Степановна, – я вспомнила! За три недели до кончины Игната мы отмечали его именины. Праздновали тихо, вдвоем. Дети разъехались кто куда. Дочь давно работает в Париже, а сын полетел по делам в Омск.
Я тут же вспомнила, как заказывала злополучную пиццу, и поежилась. Игнатьева спокойно продолжала:
– Вечером, около восьми, приехал посыльный из магазина, привез цветок в горшке, к нему была пришпилена записка: «С днем ангела, папочка. Твоя дочка Тоня». Антонина очень внимательная, решила порадовать отца.
– Из какого магазина прибыл курьер? – перебила я вдову.
– Откуда мне знать? – удивилась та. – Парень сунул мне пакет и бумажку «Все оплачено». Я дала юноше на чай и захлопнула дверь.
– Позвоните дочери, спросите, где она заказывала горшок! – потребовала я.
– Зачем? – оторопела Марина Степановна.
– Поторопитесь, – приказала я.
Мы вернулись в кабинет, хозяйка, взяв телефон, начала беседовать с Тоней, потом, положив трубку, растерянно сказала:
– Антонина цветов не посылала. Она призналась, что закрутилась и забыла про день ангела отца. Странно!
Я вопрошающе взглянула на Марину Степановну, та залепетала:
– У меня аллергия, дочь об этом знает и никогда не дарит цветы. Я плохо реагирую на лилии и розы, но Тонечка на всякий случай не приносит в дом ни астры, ни фиалки, ни герберы, ничего!
– Странно, что Игнат Игнатович не вынес горшок на помойку, – удивилась я.
Марина Степановна вскинула брови.
– Он же считал его подарком дочери! Посмотрите на эти полки. Видите фигурки из пластилина, оригами, модели парусников? Это поделки сына и дочери, они в детстве преподносили отцу собственные изделия. Игнат их хранил. Он был очень деликатен, никогда не говорил, что сувениры ему не по вкусу. Уже в зрелые годы сын преподнес отцу одеколон. Между нами говоря, отвратительный, удушливый парфюм, а муж любил духи с ненавязчивым цитрусовым запахом. И что бы вы думали? Игнат пользовался одеколоном до последней капли, не хотел расстраивать мальчика! Я уж Андрюше потом потихонечку шепнула: не покупай больше такую гадость. Тоня преподнесла папе серебряный подстаканник, и с той поры Игнат пользовался только им.