Фея Семи Лесов

Роксана Гедеон

– Как хорошо, Антонио, что ты пришел, – прошептала я. Он, не ответив, усадил меня на стул и разгреб жар в очаге.

Брошенные поленья заполыхали так жарко, что я обомлела от такого потока теплого воздуха. Антонио бросился в соседнюю комнату и, принеся в кухню брачьери, досыпал туда целый ковш древесного угля. Я запротестовала:

– Не делай этого, Антонио, у нас нет больше дров!

– У вас будут и дрова, и уголь, Ритта.

Он вытащил из кармана увесистый мешочек и швырнул его на стол.

– Здесь деньги,

Ритта.

– Золотые? – пораженно спросила я.

– Такие, какие нужно. Их хватит на несколько месяцев.

– Ох, Нунча будет очень рада… Он вздохнул, гладя меня по голове.

– Жаль, что я не смогу с ней проститься.

– Разве ты уезжаешь?

– Да…

– А где ты взял денег? – спросила я, не слишком обеспокоенная известием об отъезде брата. Я знала, что временно ему нужно скрываться. – Так где же ты достал денег, Антонио?

– У Энрико Фесты, сестренка. Мои глаза сделались круглыми.

– Так ты все-таки был у него?

– Все эти дни, Ритта. И заработал немало денег… Два дня назад нас разгромили солдаты. Феста получил пулю в лоб. А я скрылся… Мне нужно бежать, малышка.

Я готова была расплакаться. Антонио, не замечая слез, дрожавших у меня на ресницах, распахнул дверцу буфета и сунул в карман кусок сыра рикотто и краюху хлеба, объяснив это тем, что несколько дней ему лучше не попадаться на глаза лавочникам.

– Я хочу, чтобы вы жили хорошо, Ритта, – сказал он, направляясь к дверям. Он действительно очень спешил.

– Ты уже уходишь, Антонио?

– Да, сестренка.

– А как же Аполлония? Ты слышал, что она пропала? Брат усмехнулся.

– Аполлония едет со мной, малышка. Она ждет меня в порту Ливорно.

– Так это она с тобой сбежала?! – воскликнула я изумленно.

О, теперь я знала столько тайн, как никто в деревне! И как будут удивлены Нунча и братья, когда я расскажу им все это!

Антонио весело подмигнул мне и распахнул дверь. Холодный воздух повалил в дом. Я задрожала и живо слезла со стула.

– Можно я провожу тебя, Антонио?

– Можно, только оденься.

Я натянула на голову платок, закуталась в одеяло и, сунув ноги в сабо 24 , побежала вслед за братом.

Мы остановились на пустыре за деревней. Антонио явно нервничал, но сдерживался и только время от времени трогал большой кинжал за поясом.

– Ты скоро вернешься?

Он, присвистнув, покачал головой и ласково прикоснулся к моей щеке.

– Я уезжаю очень далеко, Ритта, в Америку. Оттуда редко возвращаются. Быть может, мы и не увидимся больше.

24

Сабо – грубые деревянные башмаки.

– Даже так? Разве Америка дальше Флоренции?

– Гораздо дальше, сестренка.

Я

подняла к нему обиженное лицо. Он посерьезнел, нахмурился, словно от боли, и поднял меня на руки.

– Уезжаю, потому что так нужно, Ритта. Я люблю тебя, малышка, и мне жаль, что ты останешься здесь без меня. Но я вернусь, я постараюсь вернуться… потому что я люблю всех вас. И Нунчу, и Джакомо, и Луиджи с Розарио… Вы самые дорогие для меня. Я не знаю, как буду жить без вас. Но я не жалею о том, что сделал.

Он порылся в карманах и дал мне две монеты.

– Возьми. На одну купишь себе орехов, а на другую поставишь свечку Винченцо. От меня.

Я зажала деньги в кулачке.

– Ты помнишь Винченцо? – тихо спросил он.

– Да, – прошептала я. – Я очень его любила.

– Он был настоящим мужчиной, правда? – глухим сдавленным голосом произнес Антонио. – Я должен был отомстить за него. Винченцо стоил того. Он знал, что такое честь. Ты должна помнить его, Ритта. Он был очень хороший, наш Винчи, его все любили…

– А как же мама, Антонио? – спросила я.

Его лицо странно дернулось, как от внезапной боли.

– Что мама… Разве у нас была когда-нибудь мать?

– И ты с ней не попрощаешься? Он попытался улыбнуться.

– Знаешь, где я ее в последний раз видел? С каким-то щеголем в карете в Пизе. Она даже не кивнула мне. Словно не заметила.

Он замолчал, будто ему не давали говорить спазмы в горле.

– Она, наверно, не увидела тебя, – сказала я. Антонио недовольно двинул плечом.

– Не хочу больше говорить об этом.

Я опустила голову. Брат держал мою руку в своей, большой и горячей, и отогревал ее дыханием.

– Если б ты знала, Ритта, как мне жаль всех вас!

У меня мороз по коже пробежал от этих слов. Я всхлипнула.

– Не думайте, что я вас предал. Так уж получилось. Я постарался раздобыть для вас денег, чтоб вы не очень бедствовали. И еще я боюсь за нашего Луиджи… Как бы этим подонкам Сантони не вздумалось убрать его вслед за Винчи. Но тогда, – его глаза хищно сверкнули, – я приеду даже из Америки! Будем надеяться, что у Сантони хватит совести не трогать мальчишку… А я буду писать вам, если это получится. Правда, я не ахти какой писака.

Я обняла его за шею и прошептала:

– Милый, милый Антонио! Ну зачем ты уходишь? Оставайся с нами!

Его дыхание было тяжелым и взволнованным.

– Я бы рад остаться… Думаешь, мне охота ехать? Но здесь меня ждет или пуля, или виселица. Недаром меня прозвали висельником… Говорят, в Америке мало людей, – так, может, найдется место и для меня.

Я расплакалась от отчаяния.

– Как бы я хотел помочь вам, – прошептал он, судорожно прижимая меня к себе, – особенно тебе, Ритта. Да что я могу? Я всего лишь нищий и бродяга. Ну, будет тебе! Нечего плакать над тем, что одним лаццароне в Тоскане станет меньше…