Фея Семи Лесов
Шрифт:
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
АНРИ ДЕ КРЕССЭ
В течение недели я только и думала об увиденном. Передо мной внезапно возникла сложная дилемма. Как я должна была поступить? Люди, которых я видела в лесу, были преступниками, а монахини внушили мне мысль о том, что преступникам место в тюрьме. Но с другой стороны, бретонцы, обвиняемые в незаконной торговле солью, право на которую имел только король, были настолько несчастны и жалки, что вряд ли могли причинить вред кому-либо. Конечно же, виконт де Крессэ поступал правильно, помогая
Наша округа жила в постоянном страхе. Уже никто не заезжал в Сент-Элуа с визитом. Ездить по лесным дорогам решались только наиболее смелые. Контрабандисты обвинялись, кроме торговли солью, еще и в убийстве пятерых жандармов, и последнее обстоятельство особенно настораживало. Разбойников видели то там, то здесь, но древние бретонские леса надежно хранили свои тайны. В конце концов беглецы куда-то исчезли. Может быть, ушли в Париж в поисках работы. Однако ужасные слухи продолжали распространяться, обрастая все новыми подробностями.
Десятки решений приходили мне в голову: я то твердо намеревалась хранить молчание, то не менее твердо собиралась рассказать об увиденном жандарму, жившему в Сент-Элуа. Из своего окна я видела, как Фирно каждое утро уезжает осматривать Бросельянд, но, к моему удивлению, вечером он возвращался без всяких сведений и не находил даже следов бандитов. На моем отъезде он больше не настаивал, словно убедился, что Бросельяндский лес не представляет никакой опасности.
Я взглянула на часы: была половина четвертого. Уже слышался мелодичный звон колокольчика, которым в Сент-Элуа объявлялось о приближении времени обеда. Из душной, залитой солнечным светом мансарды я поспешила спуститься. Густые заросли сада подступали прямо к высоким окнам прихожей.
– Нынче день святого Варфоломея, – раздался из кухни голос Маргариты, – очень скверный день!
Чтобы не выслушивать долгого перечисления всех несчастий, которые случились с Маргаритой в этот день, я выскользнула во двор. У ворот Фирно седлал лошадь, собираясь уезжать. Это показалось мне странным. Он ведь уже отлучался сегодня… Я знаком подозвала к себе старого Жака.
– Вы поедете за этим человеком. Ясно? Я хочу знать, куда же он все-таки каждый день ездит…
Я шла по аллее парка, вдоль которой гордо красовались голубые головки расцветшей гортензии. Рододендроны – огненно-красные, белые, розовые – вытянулись до пятидесяти футов и крепко переплетались с орляком, сиренью, красным буком. Да, с тех пор как умер старый принц де Тальмон и я отослала последнего садовника, парк опустел, зарос. Впрочем, именно этого я и желала. Мне не нравились подстриженные, геометрически правильные, выхоленные уголки природы. Я любила свободное, полудикое буйство растительности.
С тех пор, как ушли из жизни бывшие владельцы Сент-Элуа, парк очень изменился. Дорожки чисто выметены, но огромные деревья, вековые, могучие, стоят не шелохнувшись, как в лесу. Глубокие тени залегли между ними, солнечные лучи почти не проникают сквозь густую листву. Все больше и больше затягивается высокой пушистой травой пруд с плавающими на его поверхности лилиями. Я присела на берегу, заросшем цветами и травой, залитом ярким солнцем. Отсюда парк казался еще более глухим, величавым и таинственным.
Рядом среди вьюнка и мелких
Девочка очень подружилась с Маргаритой и всеми обитателями замка. Даже старый строгий Жак часто катал ее на своем большом сапоге. Кухарка задаривала ее сладостями. Может быть, из-за такого дружелюбного отношения Аврора нисколько не тосковала по своей былой жизни. Как я и обещала, девочке сшили много красивых платьев, и она щеголяла в них теперь не хуже любого аристократического ребенка. Только с экономкой Жильдой у нее не сложились отношения. Жильде очень не нравилось то, что Аврора топчется в куртинах и беспощадно срывает розы – одну из главных гордостей Сент-Элуа.
Я привлекла девочку к себе, ласково обняла, поцеловала в волосы – они пахли свежескошенной травой… Нам не удалось побыть вместе. Из замка примчался мальчишка с известием о том, что к воротам Сент-Элуа подъехала роскошная карета. Наверняка приехал какой-то аристократ или даже мой отец…
Гримаса недовольства возникла у меня на лице. Я была в домашнем, слишком открытом платье, волосы, скрепленные лишь двумя шпильками, свободно падали на плечи… Вид соблазнительный, но чересчур вольный. Ах, не все ли равно. Я стащила туфли с ног, чтобы легче было бежать.
В самом конце аллеи я столкнулась с вернувшимся Жаком.
– Фирно ездит к Крессэ, – произнес он, отдуваясь. – Я расспрашивал слуг, он там каждый день бывает. А нынче они заперлись с виконтом в комнате. Больше я ничего не видел.
– Вот оно что…
Неожиданная догадка пронзила меня… Мне нужно было сразу понять, что виконт и Фирно – одна компания! Они оба укрывают контрабандистов…
– Никому не говорите об этом, Жак… Вы не знаете, кто приехал?
– Ваш отец, мадемуазель. Со всем семейством.
Впрочем, я уже и так видела это самое семейство, прогуливающееся перед домом. Старая маркиза в огромном напудренном парике, моя невзрачная мачеха в голубом бархатном платье… Чуть поодаль беседовали мой отец и герцог де Кабри. Итак, моя свобода закончилась. Я снова вынуждена буду видеть этого человека…
Я подошла ближе, нехотя поклонилась, так же нехотя вытерпела объятия и поцелуи, полагающиеся при встрече, выслушала, как благотворно действует на меня воздух провинции…
– Как утомительна была дорога! – стонала маркиза де л'Атур.
– Вам приготовят комнату и ванну, тетушка. Вы отдохнете.
Мне не нужно было делать какие-то распоряжения. Маргарита уже командовала вовсю служанками. Можно было не беспокоиться: во время обеда на столе будет стоять ровно столько приборов, сколько нужно.
– Вы чем-то встревожены, – сказал отец. – Чем же?
Я промолчала. Причина для беспокойства действительно была. Я имела все основания опасаться, что приезд отца и герцога де Кабри помешают моей свободной жизни, а особенно – встречам с виконтом, которые так случайно происходили в Бросельянде…