Фея Семи Лесов
Шрифт:
– Она забрала слишком много власти, – бормотал он, имея в виду королеву. – Потаскуха! Толстяк делает все, что она говорит, и никакие памфлеты на него не действуют…
Принц понемногу успокаивался.
– Надо выбить из-под ее ног опору, понимаете? Выбить во что бы то ни стало! И опора эта – Австрия!
– И как вы хотите это сделать?
– Стоит только рассорить короля с королевой… указать ему на рога на его голове…
Какая-то шальная мысль мелькнула в черных глазах принца. Он сразу повеселел, увлек меня в оконную нишу, нежно поцеловал в губы.
– О, вы с ума сошли! – воскликнула я недовольно. – Вокруг
– Когда мы встретимся в полночь, нам никто не помешает. Не правда ли?
Он ушел, оставив меня в недоумении насчет своих планов.
Два дня спустя вечером весь двор развлекался на пруду Швейцарцев. Наступили морозы, и его ледяная поверхность отражала свет фонарей и факелов, как зеркало. Я была на коньках, поддерживаемая под руку каким-то любезным кавалером. Щеки у меня разрумянились от ветра, синие ленты шляпы, хорошо оттенявшие белокурые локоны, разлетались во время бега. Стоя на санях, запряженных тремя огромными собаками, ко мне подлетел герцог де Лозен, ловко обхватил за талию, и, несмотря на мое шутливое сопротивление, усадил на скамью, укрытую тигриными шкурами. Сани понеслись, как мне казалось, с бешеной скоростью. Я смеялась не переставая, жизнь казалась мне беззаботным сказочным вихрем, волшебной феерией. На одном из темных поворотов герцог быстро обернулся, сорвал с моих губ поцелуй и рассмеялся так заразительно, что мне не захотелось сердиться. Вокруг нас носились на большой скорости конькобежцы – дамы в меховых манто, лакеи, толкающие спинки саней, смеющиеся кавалеры.
Мария Антуанетта забыла обо всем в обществе графа де Ферзена. Да и мне хотелось обо всем забыть. Какое все-таки чудо Версаль…
Когда стало совсем темно, веселье начало затихать. Уставшая, я ускользнула от герцога, чтобы, чего доброго, не вызвать вспышку ревности у принца. Я боялась не так за себя, как за Лозена. Думая об этом, я быстро шла по аллее, густо усаженной обледенелыми липами, к дворцу. И тут услышала сзади чьи-то приближающиеся шаги. Обернувшись, я узнала в темном высоком силуэте герцогиню Диану де Полиньяк. Ее бархатные юбки отчаянно шелестели.
– Дорогая, – своим низким голосом сказала она, – вы уже несколько месяцев при дворе, а мы еще ни разу не поговорили.
Она, казалось, совсем не ревновала меня. Напротив, в ее голосе слышались странные дружелюбные нотки.
– Честно говоря, я слегка боялась вас, – сказала я напрямик.
Тонкие брови герцогини приподнялись. Больше она ничем не выдала своего удивления.
– Что ж. Надеюсь, сейчас этот страх прошел, – сказала она, обнимая меня за плечи, как, бывало, часто обнимала Марию Антуанетту. Герцогиня была значительно выше меня ростом.
– И вы не питаете ко мне неприязни?
Некрасивое остроносое лицо Дианы было спокойно и бесстрастно.
– К вам? Но, дорогое дитя, как вы могли подумать такое? Наоборот, я даже исполню ваше желание. Я сделаю то, что не сделала королева. Речь идет о герцоге де Кабри…
– Откуда вам это известно? – воскликнула я.
– У Туанетты есть камеристки, которые при виде золотого ливра становятся очень разговорчивыми…
– Вы следите за королевой и ее разговорами?
– Разумеется, иначе как бы я существовала при дворе?
– Слежка – не очень хорошее средство.
– Оставим это, мадемуазель… Итак, я знаю, что вы хотите отомстить герцогу де Кабри, с которым были обручены
– Это правда, мадам.
– Вы хотели бы, чтобы его заключили в тюрьму?
– О да, хотела… Но королева отказала мне.
– Я вполне заменю вам королеву.
– Вы поможете мне? – воскликнула я, хватая герцогиню за руку. – Боже мой!
– Терпение. Ведите себя спокойно. Я, конечно, не в силах засадить герцога за решетку…
– А, – сказала я разочарованно…
– …Но я сделала кое-что другое, что наверняка вас удовлетворит. Вот, читайте.
Она протянула мне приказ принца Конде.
– Герцог де Кабри может оказаться сосланным в Вест-Индию во мгновение ока, – пояснила герцогиня, – и уж, конечно, не останется в неведении, по чьей милости его послали. Вы сможете упиваться местью, дорогая. Он пробудет там не меньше трех лет.
– Принц Конде подписал это по вашей просьбе?
– Да, моя дорогая, по первой же моей просьбе. И в моей власти дать этому документу ход. Но…
Герцогиня деликатно забрала у меня бумагу.
– Но только в том случае, если вы ответите на один мой вопрос – совершенно пустяковый, уверяю вас.
– Дорогая герцогиня, – вскричала я в волнении, – я отвечу хоть на сто вопросов!
– О, мне достаточно одного. – Она так и впилась глазами в мое лицо. – Вы на этой неделе дежурите у королевы?
– Да, и даже иногда сплю в ее комнате.
– Иногда – то есть в тех случаях, когда к ней не приходит любовник, граф де Ферзен?
– Да.
– Мне нужно время и день, когда они встречаются, – резко произнесла мадам де Полиньяк.
Я беспечно пожала плечами.
– О боже, с некоторых пор – почти каждый день. Хоть сегодня, хоть завтра. Он приходит обычно в час ночи. Я по условленному стуку открываю ему дверь, веду к королеве и ухожу. Это у них называется жизнь без предрассудков.
– И все? – испытующе сказала герцогиня.
– Конечно. Потом у меня находятся свои дела. Диана с нервным смехом пожала мою руку.
– Вы великолепны, мадемуазель. Можете быть уверены, ваш бывший жених будет тщетно проклинать вас с острова Сан-Доминго… Ах да, уже завтра он получит этот приказ. Помогайте нам и впредь, дорогая.
– Если только это не заденет моей части, мадам. Диана де Полиньяк глухо рассмеялась.
– Слово «честь», мадемуазель, каждый понимает по-своему. И это понятие меняется… с течением времени. Черт побери, – добавила она, – я склонна думать, что д'Артуа сделал неплохой выбор.
Она коснулась рукой моей щеки и, тотчас же отдернув руку, пошла навстречу мадам Жозефине.
Тот последний вечер был прекрасен. Вернувшись из Марли, где мы с графом д'Артуа были на небольшой вечеринке, которую устроила графиня де Бальби, мы сидели в блестящем ресторане и ели раков в белом вине. Стены здесь были отделаны золочеными зеркальными эстампами, в которых цветными огоньками вспыхивали свечи. Я видела свое отражение – пышное воздушное платье из тончайшего розового муслина на серебристой подкладке, сияние рубинового ожерелья, томные от белладонны огромные черные глаза, безукоризненно уложенные золотистые волосы. Эта прическа особенно шла мне, ибо открывала длинную точеную шею. Я казалась себе чуть старше своих лет. Мне можно было дать восемнадцать или двадцать.