Фиалка Пратера
Шрифт:
Наутро на студии появился Эшмид. С чего бы это, мельком подумал я. У него был такой вид, будто он случайно проходил мимо и решил заглянуть. Он кивнул Бергманну, но не заговорил с ним. Так и стоял с еле заметной, загадочной улыбкой на лице.
Бергманн потянул Дороти в угол и что-то зашептал. Должно быть, выяснял, какая нелегкая принесла Эшмида. Непрошеный гость поманил меня:
— Кристофер, не уделишь мне минутку?
Мы прошли на другой конец съемочной площадки.
— Хочу
— В самом деле? — Такое вступление заставило меня насторожиться.
— Мы понимаем, — Эшмид тщательно подбирал слова, смакуя каждое на вкус, перед тем как произнести, — что вы все оказались в очень трудном положении. Лично я преклоняюсь перед твоим долготерпением и выдержкой. Мы это очень ценим.
— Боюсь, я не вполне понимаю… — начал я. Хотя прекрасно понимал, куда он клонит. И он знал, что я знаю. У каждого своя игра и свои игрушки.
— Буду с тобой откровенен. Надеюсь, это останется между нами…. Чатсворт очень беспокоится. Он не понимает, что происходит с Бергманном.
— Сочувствую, — неприязненно откликнулся я. Эшмид невозмутимо посмотрел на меня.
— На него все жалуются, — в том же елейном тоне прожурчал он. — Анита вчера жаловалась. Грозилась уйти с картины. Мы ее, конечно, отговорили. Но ее трудно осуждать. В конце концов, она звезда. А Бергманн обращается с ней как со статисткой… И дело не только в Аните. Харрис тоже чувствует себя оскорбленным. И Уоттс. Никто не спорит, режиссеру многое позволено. Но всему есть предел.
Я промолчал. Мне страшно не хотелось соглашаться с Эшмидом.
— Вы ведь с ним друзья, правда? — Это прозвучало шутливым упреком.
— Не разлей вода, — с вызовом ответил я.
— Тогда, может, объяснишь мне, что с ним происходит. Какая муха его укусила?
— Никто его не кусал… Это трудно объяснить. Он очень беспокоится за семью…
— Да, я слышал об этой заварушке в Австрии… Но ведь там уже все закончилось, нет?
— Наоборот. Похоже, что все только начинается.
— Но позволь, ведь бои прекращены… Его семье ничего не грозит. Что ему неймется?
— Знаешь, это бессмысленный разговор. Тебе трудно понять… Я ведь понимаю, что, кроме сдачи картины, тебя ничего больше не интересует. Дайте человеку прийти в себя. Он соберется.
— Будем надеяться, — Эшмид криво ухмыльнулся. — Его настроение стоит студии огромных денег.
— Он соберется, — чуть тверже повторил я. — Увидишь. Все будет в порядке.
Но я не был уверен. У меня была очень слабая надежда. И Эшмид знал это.
Я так и не понял, с чего все началось. Пару дней спустя я краем уха услышал, как Джойс что-то говорила Кларку об Эдди Кеннеди. Я бы и внимания не обратил, но при моем появлении они умолкли с видом ехидным и смущенным одновременно.
В
Когда я заглянул в будку звукооператора, Роджер спросил меня:
— Слыхал? Сегодня утром Эдди Кеннеди смотрел отснятые куски.
Сначала я не понял, о чем он.
— Странно, я тоже был в зале, но его не видел.
Роджер ухмыльнулся.
— Само собой. Он смотрел их уже после. После того как вы с Бергманном ушли.
— С какой стати?
Роджер с подозрением посмотрел на меня, словно соображая, прикидываюсь я дурачком или нет.
— Крис, все ясно как божий день. Раскинь мозгами.
— Неужели картину решили отдать ему?
— Ужели-ужели.
— Ч-черт!..
— Как думаешь, Бергманн в курсе?
Я покачал головой.
— Он бы мне сказал.
— Ради бога, Крис, не говори, что узнал это от меня.
— Я бы предпочел вообще оставаться в неведении.
— Жаль человека, — задумчиво произнес Роджер. — Не заладилось у него тут. Срывается он частенько, правда, ну так я как-то привык не обращать внимания на его выплески. Подумаешь, великое дело. А так — достойный мужик… Ужасно жаль. Опять же из этого Эдди режиссер как из тебя папа римский.
Меня же грызла трусливая мыслишка: только бы Бергманн услышал эту новость, когда меня не будет поблизости. Я попытался улизнуть с обеда, но он меня подкараулил:
— Пошли, поедим в отеле.
Вот оно, чего я так боялся!
Разумеется, Кеннеди с Эшмидом были уже здесь. Они о чем-то увлеченно беседовали. Кеннеди что-то объяснял. Он разложил нож, вилку и ложку в квадрат и тыкал в них перечницей. Оба сделали вид, что не заметили нас, но когда мы проходили мимо, Эшмид вскинул глаза на своего собеседника и негромко угодливо засмеялся. Режиссеры и актеры взирали на нас с любопытством. Я буквально лопатками чувствовал на себе их взгляды.
За едой Бергманн был погружен в мрачную задумчивость. Мы едва перекинулись парой слов. Кусок не лез в горло. Меня мутило. Сказать? Нет, не могу. Я ждал, что вот-вот грянет гром.
Мы уже собрались вставать из-за стола, как в зал вошел этот несносный Паттерсон.
Он останавливался возле каждого столика, здоровался, отпускал какие-то шуточки. Чутье подсказывало мне, что до нас он дойдет непременно. Его глупая физиономия светилась злорадством, словно он вытянул счастливый билет.