Фиалки из Ниццы
Шрифт:
— Этого не может быть! — закричал Азер, и все бросились к доске.
— Извини, дорогой, это подождет, — сказал кто-то, стирая мои формулы.
Валя нарисовал на доске распределение женщин и мужчин города Баку и, пронормировав их, объяснил, что вероятность супружеских измен одинакова. Если, конечно, пренебречь небольшой группой блондинок, приезжающих в Баку на заработки. Аудитория была так потрясена этим объяснением, что меня вежливо прервали:
— Подожди, дорогой. Дай хоть с этим разобраться. Значит, моя жена…
Через пару дней
Оценив объем и содержимое ящиков, Валя стал «половинить». Это вызвало возмущенные крики хозяев:
— Валя, дорогой, пить до дна! Пьем за дружбу народов, за физику, за ваши лекции…
Когда подали осетрину на вертеле и шашлыки, Валя успел выпить пару бутылок коньяка, и у него установилось «подвижное равновесие». Явление это известно из химии. Сколько выпьешь, столько и отольешь. И Валя тихо спросил у официанта, где тут туалет.
— Зачем туалет, дорогой? Зайди за павильон…
За павильон мы пошли в обнимку. Стоим, облегчаемся. Вдруг, посмотрели под ноги. И видим, что облегчаемся на огромные окровавленные осетровые головы. В Москве это называют головизной. Ее выбрасывают редко, и за ней стоит очередь, длиннее, чем в мавзолей Ленина. Валя еще мог говорить. И он сказал:
— Понимаешь, старик… Лучше в жизни уже не будет.
Вечером мы ехали в город в машине Азера.
— Выпьем чайку и поиграем, — сказал Азер. — Я не играл с Валей со школьных лет.
Валя лежал на заднем сиденье и признаков жизни не подавал.
— Ты с ума сошел, — сказал я. — Какие сейчас шахматы? Его бы до постели довести.
— Сам дойду, — проснувшись сказал Валя.
Впрочем, идти сам он уже не мог. Обхватив с двух сторон, мы внесли его в подъезд дома, где жил Азер.
Стол был готов: белая скатерть, пара бутылок коньяка, фруктовая ваза с черной икрой до краев и шахматная доска. Валя играл белыми. Глаза у него то открывались, то закрывались с частотой не выше десятой герца. Главная трудность — попасть пальцем в нужную фигуру. Первую партию Валя выиграл. От стыда Азер покраснел. Доску перевернули, а пустую бутылку коньяка поставили на пол. Вторую партию Валя тоже выиграл. На Азера страшно было смотреть. Доску еще раз перевернули, и на пол поставили вторую пустую бутылку.
— А что, коньяка больше нет? — спросил Валя.
Лена, жена Азера, немедленно принесла из кухни еще бутылку.
— Немедленно кончай пить, а эту партию, пожалуйста, проиграй. Ведь мы в гостях…
Вряд ли Валя меня слышал. Глаза у него почти не открывались. Когда он выиграл третью партию, третья бутылка была наполовину пуста. Мы обхватили Валю под мышки и через детскую песочницу потащили к машине. Тащить было тяжело. Ноги оставляли в песке глубокие борозды.
Попрощавшись, Азер уехал, оставив нас у входа в гостиницу. Я стоял, обняв безжизненное тело, и думал, работает ли лифт. Была поздняя ночь. Нам повезло, лифт работал. В кабине лифта Валя неожиданно открыл глаза и сказал совершенно членораздельно:
— Значит, так. Поднимаемся в бар. Еще по сто грамм и баиньки…
Тут я не на шутку испугался, но к счастью бар был закрыт.
Утром меня разбудило солнце, вставшее из-за Каспия. Голова раскалывалась, во рту — помойка, глаза не открывались. В общем, жить не хотелось. Я раздвинул пальцами веки и не поверил тому, что увидел. Передо мной был человек, точнее мужчина. Но там, где должна быть голова, висели его гениталии. А голова была внизу, у самого пола. «Все, — подумал я. — Это белая горячка, это конец».
— Очень советую по утрам стоять на голове, — сказал Валя. — Помогает после возлияний.
Тут я вспомнил, что Валя занимается йогой и по утрам стоит на голове. И от сердца отлегло.
Через неделю мы улетали. В самолете Валя вынул из кармана конверт и пересчитал свой гонорар. Нам хорошо заплатили.
— Учти, это — заначка, — сказал Валя. — Если об этих деньгах стукнешь жене, я за себя не отвечаю…
Обычно Валя хранил заначку в книжке, только не в сберегательной, а в литературной. Дома была большая библиотека, и Валя прятал деньги в одной из книг, до которой, он был уверен, рука жены не доберется.
Через пару дней у меня дома раздался звонок. Я снял трубку.
— Никакой ты не писатель, — сердито сказал Валя. — Пишешь хуже какого-нибудь Нагибина или Крелина…
— А в чем дело? Нагибин и Крелин — хорошие писатели.
— А ты — плохой.
Тут же все и прояснилось. Вернувшись домой, Валя положил бакинские деньги в мою книжку рассказов о Пушкине. Он полагал, что книжку эту никто не читает. А жене на следующее утро случайно захотелось перечитать какой-то мой рассказ. И она была вознаграждена за любовь к литературе.
Я часто вспоминаю нашу поездку в Баку и Валины пророческие слова о том, что лучше в жизни уже не будет. Так оно и оказалось.
Потомок Державина
Помню, на уроках немецкого мы проходили притяжательные местоимения, possesiv pronomen. Этот немецкий (точнее, латинский) термин вызывал у нас, созревших юношей, ненормативные ассоциации. Потом был диктант. Женя Пронин, сын генерала КГБ, отвечавшего за охрану Сталина на железной дороге, попросил подсказки у Феди Поленова.