Фиалок в Ницце больше нет

Леонтьев Антон

Ну прямо мотив Репина «Царь Иван Грозный убивает своего сына». Того самого Репина, который, по словам внучки академика, написал портрет бабки ее деда.

Того самого, чье бездыханное тело покоилось на полу.

Саша помнила тот момент, когда, пройдя в прострации по коридору и комнатам, на стенах которых вдруг не стало ни одной картины, она оказалась в гостиной.

Она для себя решила, что дедушка, внезапно вернувшись, вдруг сошел с ума и решил снять со стен все полотна.

Только

вот если бы он их снял, то куда бы дел? Потому что в квартире картин не было.

Ответ на этот вопрос, не исключено, мог дать дедушка, и его она обнаружила на полу: в странной позе, бездыханного и нешевелящегося.

Уверенная, что это очередной инсульт, на этот раз с гораздо более плачевными последствиями, Саша бросилась к нему, опустилась на колени, попыталась растормошить.

И вдруг поняла, что голова дедушки вся в крови – уже черной и липкой. И что она вытекла на паркет из глубокой рваной раны на затылке.

Прижав голову дедушки к себе, Саша принялась плакать.

Сцена была не самая приятная: внучка академика сидит на грязном паркете, раскачиваясь взад и вперед, прижимает к себе окровавленную голову старче и заунывно воет. У Федора даже мурашки по телу пошли. Так хотелось развернуться и удалиться восвояси, но теперь пришлось оставаться до конца.

Быстро окинув взором гостиную, он удовлетворенно отметил, что и тут нет ни единой картины. Надо еще при возможности в кабинет старика заглянуть, но если оттуда все забирали, то ничего и не забыли.

Он снова посмотрел на тело старче. Что же, кто мог знать, что академик решит наведаться в квартиру в тот момент, когда ее обчищали? Да, мокруху не планировали, но ведь ушлый старче, поняв, что его элементарно грабят, наверняка поднял бучу – вот гопникам бати и пришлось его успокоить.

Молотком или чем-то подобным по затылку: раз и навсегда.

Тут уж не до сантиментов, приходилось действовать спонтанно, и Федор сам знал, что никакой, даже самый идеальный план никогда не удается исполнить на сто процентов.

Пришлось сымпровизировать – вот гопнички бати и сымпровизировали.

Молотком по кумполу.

Саша не могла поверить, что это происходит в действительности. Ведь весь день прошел как в волшебном сне.

Который вдруг, когда она вернулась в квартиру дедушки, обратился в сущий кошмар.

Сначала незапертая дверь, потом стены без единой картины – и затем тело дедушки на грязном полу.

Дедушка был мертв, она поняла это почти сразу, и причиной его смерти был не повторный инсульт, а рваная глубокая рана на затылке.

Дедушку кто-то убил, а заодно и похитил все картины.

Подняв глаза, Саша увидела Федора, стоящего перед ней и странно на нее взирающего. Сначала девушке показалось, что он смотрит на стены, словно любуясь светлыми квадратами и прямоугольниками, оставшимися от исчезнувших

картин, но она не усомнилась: ее любимый в точно таком же, а не исключено, и еще в большем шоке, чем она сама.

– Дедушка… Дедушка… – произнесла еле слышно Саша и вдруг заплакала.

Дедушка был мертв, вернее, убит, и она ощущала на руках его загустевшую липкую кровь.

Присев рядом с ней, Федор произнес:

– Не надо ничего тут трогать. И вообще, стоит вызвать милицию. У вас ведь телефон имеется? Лучше тебе говорить, ты же все-таки внучка…

Звонить ментам и светиться Федор явно не намеревался, пусть этим занимается внучка академика.

Того самого, который покоился посреди казавшейся такой пустой из-за полного отсутствия картин гостиной.

Пока внучка академика, им практически отконвоированная в кабинет старче, дрожащими пальчиками набирала заветные две цифры, Федор убедился: да, и из кабинета тоже все забрали. Нет, что ни говори, а гопнички бати все же молодцы и дело свое криминальное знают – правда, мокруху учинили, но это не их вина.

А исключительно того тупого старика, труп которого теперь лежал в гостиной с проломленной головой. Не заявись он сюда в неурочное время, валялся бы себе на кровати отдельной палаты в Джанелидзе и шел на поправку.

А так отправится скоро на кладбище.

Ну, каждому, как говорится, свое.

Завершив разговор с милицией (впрочем, что тут было говорить – она попросила только приехать как можно быстрее и прислать «скорую», хотя та дедушке уже не требовалась), Саша сидела около стола дедушки и таращилась в окно.

Заслышав шаги, она краем глаза увидела подошедшего к ней Федора. Как же хорошо, что она не одна, потому что наверняка бы сошла с ума, если бы ее любимого не было рядом.

– Мне страшно, мне очень страшно. Обними меня, – попросила Саша.

Федору пришлось еще и обжиматься с внучкой академика, которую била нервная дрожь. Что же, понять можно: заявилась домой после упоительного (как он надеялся!) свидания, вся такая в растрепанных чувствах и сексуальных гормонах, и на тебе – все дедушкины картины кто-то из квартиры вынес, а сам старче с дырой в затылке лежит мертвяк мертвяком на полу.

И не дышит.

Ей требовалась поддержка; только если моральная, то отчего девчонка сама полезла к нему с поцелуями, при этом еще по-детски хныча? Пришлось даже целоваться и миловаться с ней, хотя ничего романтического в этом не было: в соседней комнате лежал покойничек, а они бесстыдно в его кабинете тискались.

Вероятно, из-за стресса ей требовались все эти невинные шалости, и в первую очередь чтобы успокоиться, к сильному плечу прижаться и от страха не свихнуться.