Фиаско 1941. Трусость или измена?
Шрифт:
– не допустить создания блока антифашистских государств» [223] .
По примеру польской кампании, Германия перед нападением на СССР всеми силами создавала впечатление отсутствия конфликта и приверженности к мирному сотрудничеству. Однако для Сталина простой демонстрации дружелюбия было бы недостаточно.
Советский Союз мог присоединиться к Оси
30 сентября 1940 года Франц Гальдер делает в своем дневнике запись о том, что Гитлер отправил письмо Сталину с предложением выступить против Великобритании и принять участие в дележе «английского наследства». Дневники Гальдера интересны тем, что в них постоянно указывались различные политические события, переговоры, встречи или же просто обсуждения в руководстве, которые сопутствовали тем или иным военным приготовлениям и действиям. Эти заметки позволяют понять политический контекст военных решений.
223
Лота
И в этих дневниках есть крайне интересное указание на то, что Советскому Союзу предлагалось присоединиться к Тройственному пакту, заключенному 27 сентября 1940 года Германией, Италией и Японией. Гальдер пишет, что Молотов дал согласие на присоединение к пакту при условии заключения пяти секретных протоколов: в отношении Финляндии, в отношении Болгарии, об аренде опорных пунктов на Босфоре, относительно Турции и относительно влияния южнее линии Батуми – Баку, то есть в северо-западном Иране [224] . Гальдер также отмечает: «Мы еще не ответили на эти предложения».
224
Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба Сухопутных войск 1939–1942 гг. Том 2. От запланированного вторжения в Англию до начала Восточной кампании (1.7.1940–21.6.1941). М.: Воениздат, 1969, запись от 3 декабря 1940 года.
Это крайне интересный поворот сюжета. В советской и российской литературе всегда и по всякому поводу подчеркивалось, что политика Советского Союза всегда носила антифашистский характер, что наша страна старалась создать антифашистский блок в противовес Тройственному пакту, который В. Лота в цитируемой статье считает «антисоветским». Записи Франца Гальдера долгое время вообще никак не комментировались. Мало ли что написал немецко-фашистский генерал-полковник? Работа у него такая – клеветать на государство рабочих и крестьян, отрабатывая свое генеральское жалованье.
В такой позиции нет ничего удивительного. После войны, в условиях нового, послевоенного миропорядка, основанного на победе над Германией и ее союзниками, на осуждении нацизма и учреждении ООН, признании разжигания войны преступлением, СССР было крайне не с руки вспоминать об этом факте и как-то его комментировать, поскольку это могло быть истолковано как свидетельство «неискренности» советской позиции и могло повредить советской политике в напряженных условиях холодной войны. В советской исторической литературе сформировался характерный перекос, когда позиция Советского Союза о формировании антигитлеровской коалиции, высказывавшаяся летом 1939 года и позднее, уже во время войны, распространялась на весь предвоенный период. Отсюда вытекало огромное внимание советских историков к переговорам с Великобританией и Францией, с пространными рассуждениями по их поводу. Поменьше внимания к краткому периоду, протяженностью около года, с октября 1940 года по июнь 1941 года, и как-нибудь пронесет эту опасную тему.
Между тем столь существенному факту, как согласие Молотова о присоединении Советского Союза к Тройственному пакту, пусть и на словах, нужно уделить несколько больше внимания, поскольку этот момент раскроет многие пружины странного и загадочного поведения Сталина перед началом войны.
Если мы будем рассматривать ситуацию, сложившуюся осенью 1940 года, с позиций послевоенной истории и мировоззрения, сложившегося уже в послевоенную эпоху, то мы ничего не поймем. Во-первых, тогда не было ни победы, ни поражения Германии, ни всех послевоенных соглашений, то есть всего того, что сейчас влияет на нашу оценку воевавших сторон. Восприятие Германии в те дни было совершенно другим. В СССР, как известно, в 1939–1941 годах прекратили нападки на немецкий национал-социализм и вели линию на сотрудничество и добрососедство с Германией.
Во-вторых, осенью 1940 года не было никаких условий для формирования антигитлеровского блока, поскольку Франция была разбита и оккупирована, правительство маршала Петена перешло на сторону Гитлера, а генерал де Голль еще не стал вождем «Свободной Франции». Великобритания находилась в морской и воздушной осаде, вела отчаянное сражение в Атлантике за свои морские коммуникации. США еще не приняли решение о вступлении в войну. Марк Солонин голословно утверждает: «Зато можно констатировать другой очевидный факт: ни малейшей попытки улучшить накануне начала Большой войны свои взаимоотношения с реальными противниками Гилера товарищ Сталин не предпринял» [225] . Тем не менее это далеко не очевидно, тогда как очевидно другое: основные противники Германии на момент конца 1940 года были разбиты, и говорить об антигитлеровской коалиции пока было не с кем. Нужно напомнить, чтобы разбить вранье Марка Солонина о том, что антигитлеровская коалиция сложилась в составе США, Великобритании и СССР только после заключения Атлантической хартии 14 августа 1941 года и присоединения к 24 сентября 1941 года СССР и ряда правительств в эмиграции: Бельгии, Чехословакии, Люксембурга, Нидерландов, Норвегии,
225
Солонин М. 23 июня: «День М». М.: Яуза, Эксмо, 2008. С. 211.
В-третьих, на момент конца 1940 года Советский Союз находился далеко не в лучшем внешнеполитическом положении, будучи в декабре 1939 года исключенным из Лиги Наций за войну в Финляндии (этим решением Франция и Великобритания поставили Советский Союз в одинаковое положение с Германией и Японией, покинувших Лигу Наций в 1933 году, и с Италией, вышедшей из нее в 1937 году). Самые лучшие отношения на этот момент были именно с Германией. Потому неудивительно, что Сталин и Молотов приняли решение рассмотреть предложения Гитлера внимательнее.
В-четвертых, Тройственный пакт вовсе не был Антикоминтерновским пактом (последний был подписан Германией и Японией в ноябре 1936 года), и вообще, в преамбуле Тройственного пакта говорилось о мире и сотрудничестве: «Правительство Великой Японской Империи, правительство Германии и правительство Италии, признавая предварительным и необходимым условием долговременного мира предоставление каждому государству возможности занять свое место в мире, считают основным принципом создание и поддержание нового порядка, необходимого для того, чтобы народы в районах Великой Восточной Азии и Европы могли пожинать плоды сосуществования и взаимного процветания всех заинтересованных наций, выражают решимость взаимно сотрудничать и предпринимать согласованные действия в указанных районах в отношении усилий, основывающихся на этих намерениях». Как видим, ничего кровожадного в этом договоре не было. Более того, статья 5 особо оговаривала, что пакт не затрагивает политического курса, проводимого Германией, Японией и Италией в отношении Советского Союза. Иными словами, Тройственный пакт нельзя считать «антисоветским», да и особых препятствий к присоединению к нему Советского Союза, в сущности, не было. В известной статье в «Правде» от 30 сентября 1940 года, написанной лично Молотовым, Тройственный пакт оценивался как продолжение советско-германского соглашения 1939 года.
Если оценивать Тройственный пакт с точки зрения общей ситуации, особенно его явного противоречия Антикоминтерновскому пакту, то можно сделать вывод, что это соглашение также преследовало дезинформационные цели – убедить, что политика Германии после французской кампании радикально изменилась, и теперь германский фюрер ратует за мир, по крайней мере в Европе и в Восточной Азии.
Итак, 12 октября 1940 года министр иностранных дел Германии Йоахим фон Риббентроп подписал письмо Сталину с приглашением Молотова в Берлин, которое было вручено в Москве 17 октября 1940 года. Незадолго до этого советской разведкой был завербован бывший журналист, сотрудничавший с латышской газетой «Орестс Берлингс» («Лицеист»), который был двойным агентом и передавал дезинформацию. Он сообщил, что в Германии идет работа над улучшением отношений с СССР, что Германия заинтересована в заключении союзнического соглашения и что визит Молотова – это событие исключительной важности [226] .
226
Безыменский Л.А. Гитлер и Сталин перед схваткой. М.: Вече, 2000.
Вот здесь не нужно выставлять Сталина и Молотова наивными людьми, которые «клюнули на удочку». Это стремление, посеянное докладом Хрущева, не делает чести тем, кто придерживается подобной точки зрения. Объяснять поступки руководителей государств глупостью – это, пожалуй, свидетельство глупости самого исследователя, который не дал себе труд изучить все обстоятельства.
У Сталина были свои соображения пойти на переговоры с Гитлером. Во-первых, «почему бы и нет?»; отношения с Германией были одними из наилучших, а союзников у СССР тогда было только два – Монгольская и Тувинская народные республики. Во-вторых, как показывает записка Молотова от 9 ноября 1940 года, составленная перед визитом в Германию 12 ноября, эти переговоры было решено использовать как разведку намерений германского руководства: «Разузнать действительные намерения Г. и всех участников Пакта 3-х (Г., И., Я.) в осуществлении плана создания «Новой Европы», а также «Велик. Вост. – Азиатского Пространства»: границы «Нов. Евр.» и «Вост. – Аз. Пр.»: характер госуд. структуры и отношения отд. европ. государств в «Н. Е.» и в «В.-А.»; этапы и сроки осуществления этих планов и, по кр. мере, ближайшие из них; перспективы присоединения других стран к Пакту 3-х; место СССР в этих планах в данный момент и в дальнейшем» [227] . Главная цель ставилась просто – поехать и разведать. На всякий случай, если переговоры пойдут хорошо, то была разработана позиция о сфере влияния СССР. Сталин дал Молотову инструкции не давать обещаний и предлагать продолжение переговоров в Москве.
227
Безыменский Л.А. Гитлер и Сталин перед схваткой. М.: Вече, 2000.