Фиеста в Кала Фуэрте

Пилчер Розамунда

— Понятно. Но все равно ноги получаются в дырке.

— Так и задумано. И очень даже удобно.

В каюте было довольно много книг — специальные рейки удерживали их от падения с полок; на койках лежали синие и красные подушки; с потолка свисала парафиновая лампа на шарнирах. Обстановку дополняли несколько снимков «Эклипс» под всеми парусами и рундук с незакрытой крышкой, оклеенной тонкой желтой клеенкой. Выйдя из каюты, Джордж обогнул выкрашенную белой краской мачту и показал Селине крошечный треугольный форпик, где был гальюн, стояли рундуки и откуда спускалась якорная цепь.

—

Нет, она все-таки очень маленькая. — Не представляю, как можно жить в таких клетушках, — сказала Селина.

— Со временем привыкаешь. А когда плаваешь в одиночку, удобнее всего расположиться в кокпите. И камбуз рядом: всегда можно, не отрываясь от дела, схватить что-нибудь пожевать. А теперь пошли обратно.

Пропустив Селину вперед, Джордж приостановился, чтобы отдраить и распахнуть иллюминаторы. В камбузе Селина высунулась из люка и убрала с солнцепека корзинку. Узкогорлая бутылка вина, к сожалению, успела согреться; когда Селина сказала об этом Джорджу, он накинул на горлышко веревочную петлю и спустил бутылку за борт. Потом опять скрылся в каюте и вернулся с поролоновым матрасом — из тех, что лежали на койках.

— А это зачем?

— Я подумал, ты захочешь позагорать. — Джордж разложил матрас на крыше капитанской каюты.

— А вы что собираетесь делать? Устанавливать винт?

— Нет, подожду, пока море потеплеет, или кого-нибудь найму.

И снова исчез внизу, а Селина взяла испанскую грамматику, забралась на крышу и растянулась на матрасе. Потом открыла учебник и прочла: «Существительные бывают мужского и женского рода. Они всегда употребляются с определенным артиклем».

Скоро стало очень тепло. Селина уронила голову на раскрытую книгу. Вода тихо плескалась, пинии благоухали, солнышко приятно припекало. Селина, закрыв глаза, раскинула руки и почувствовала, как все вокруг исчезает, и единственная реальность сейчас — белая яхта, стоящая на якоре в голубой бухте, и Джордж Даер, который копошится внизу в каюте, хлопает крышкой рундука и, время от времени что-то роняя, негромко ругается сквозь зубы.

Немного погодя, Селина открыла глаза и сказала:

— Джордж...

— Умм? — Он сидел в кокпите, голый по пояс, с сигаретой в зубах, и тщательно сматывал канат.

— Я уже знаю все про мужской и женский род.

— Что ж, для начала неплохо.

— Теперь, пожалуй, можно и искупаться.

— Валяй.

Она села и откинула волосы с лица.

— Ужасно будет холодно?

— После Фринтона никакая вода не покажется холодной.

— Откуда вы знаете, что я бываю во Фринтоне?

— Могучая интуиция. Я вижу, как ты проводишь там лето со своей няней. Посиневшая от холода и дрожащая как осиновый лист.

— Да, правильно. А на берегу острая галька, а на мне, поверх купальника, толстый свитер. Агнесса тоже ненавидела Фринтон. Одному Богу известно, почему нас туда посылали.

Селина встала и расстегнула рубашку.

— Здесь очень глубоко. Ты умеешь плавать? — спросил Джордж.

— Конечно.

— Я приготовлю гарпун — на случай, если появятся акулы-людоеды.

— Здорово! — Селина сняла рубашку; под ней был подаренный Джорджем бикини.

— О Боже! — воскликнул Джордж.

Он никак не думал, что она воспримет его шутку всерьез и рискнет облачиться в этот нескромный костюм, и уставился на нее ошарашенно и смущенно. В голове опять застучало слово «невинность», и он с невольной неприязнью подумал о Франсис с ее дочерна загоревшим, словно задубленным телом в вульгарном купальнике; другого, впрочем, она бы никогда не надела.

Джордж не был уверен, расслышала ли Селина его изумленный возглас, потому что в этот момент она прыгнула в воду. Он стал следить, как она плавает — красиво и без брызг; ее длинные волосы извивались на поверхности, точно диковинные и прекрасные морские водоросли.

Наконец, дрожа от холода, Селина вылезла из воды, Джордж накинул на нее полотенце и спустился в камбуз, чтобы принести ей кусок хлеба с козьим сыром, собственноручно приготовленным Хуанитой. Когда он вернулся, Селина уже сидела на крыше каюты и вытирала голову полотенцем. Она показалась ему похожей на Перл. Он протянул ей хлеб, и она сказала:

— Во Фринтоне после купанья мне всегда давали имбирное печенье. Агнесса говорила: чтоб не дрожала...

— Ну и нянькалась же она с тобой!

— Не надо так говорить. Вы же ее в глаза не видели.

— Прощу прощения.

— Она вам наверняка бы понравилась. Вид у нее страшно суровый, но это ровно ничего не значит. И вообще у вас с ней много общего. Она совсем не такая язва, какой кажется.

— Премного благодарен.

— Это комплимент. Я очень люблю Агнессу.

— Может, и меня полюбишь — если я научусь вязать...

— Хлеба больше нет? Я еще не наелась.

Джордж снова спустился вниз, а когда вернулся, Селина лежала на животе; перед ней был открытый учебник. Она повторяла:

— Yo — я. Tu — ты. Usted — вы.

— Не Usted, а Usteth... — Джордж произнес это слово на местный манер, чуть шепелявя.

— Usteth... — Селина взяла хлеб и рассеянно принялась жевать. — Забавно: вы довольно много обо мне знаете — я сама кучу всего нарассказывала, пока думала, что вы мой отец... а я о вас не знаю почти ничего.

Джордж не ответил, и Селина перевернулась, чтобы на него взглянуть. Он стоял в кокпите — их головы были на одном уровне и очень близко, в каких-нибудь двух футах, — но он на нее не смотрел, а следил за рыбацкой лодкой, скользящей по прозрачной сине-зеленой воде у выхода из гавани; Селина видела только часть загорелого лба, щеку и подбородок. Джордж не обернулся даже, когда она заговорила, но немного погодя сказал:

— Да, пожалуй, не знаешь.

— И «Фиеста в Кала Фуэрте» вовсе не про вас, правильно?

Рыбачья лодка медленно входила в глубокий канал. Джордж спросил:

— А что тебе так хотелось узнать?

— Ничего. — Селина уже пожалела, что завела этот разговор. — Ничего особенного. — Она загнула уголок страницы и тут же его разгладила: ей внушали, что это дурная привычка. — Вы, наверное, думаете, я ужасно любопытная. Книгу мне дал Родни, мой адвокат, — я вам про него говорила. Когда я решила, что вы — мой отец, и сказала, что хочу вас разыскать, он был категорически против. Заявил, что не надо будить спящего тигра.