Фиг ли нам, красивым дамам!
Шрифт:
Все средства массовой информации сообщили об исчезновении вертолета. В Интернете каких только версий не было! Они попали к талибам, это дело рук ИГИЛ и все в таком роде.
– Ерунда! – говорила Инна Львовна. – Я чувствую, Данька жив и все с ним в порядке!
– Как вы можете это чувствовать! – рыдала Илона.
– Материнское сердце! Вот года два назад было что-то похожее, а я точно знала, что он вернется. А когда он в армии всего только руку сломал, я сразу почуяла – с ним беда! И когда моей бабке прислали похоронку на моего отца, она тоже не поверила. И была права! Поверь мне, девочка, он вернется!
– Вашими
– А ты сама разве не чувствуешь?
– Чувствую, еще как чувствую! Я всегда чувствовала – эта работа до добра не доведет! Да я со страху помираю… И не верю я вам, это вы меня утешаете, а вернее, себя! Нет, если он, Бог даст, вернется, я ему ультиматум выдвину!
– Не вздумай!
– Пусть только вернется!
И он через три дня вернулся! Их вертолет действительно потерпел аварию, но пилот сумел его посадить достаточно удачно, никто не погиб, но один французский журналист умер от инфаркта. А найти их не могли из-за снежной бури.
Едва пришло сообщение о том, что журналисты найдены, Инна Львовна позвонила невестке.
– Ну, что я тебе говорила!
– Да, вы были правы, – опять рыдала Илона.
– Что-то много ты рыдаешь, девочка. И главное, не вздумай ставить ему никаких ультиматумов!
– А как? Это вам, наверное, нравится, что ваш сын такой крутой мужик, да? А мне это не надо! По мне, пусть лучше работал бы в глянцевом журнале!
– Позволь, но зачем же ты замуж за него выходила?
– Я думала, он…
– Ты думала, что сумеешь его изменить? Так вот, запомни, девочка, это самое большое женское заблуждение! Если мужик настоящий, то измениться он может только сам, под давлением каких-то очень тяжких жизненных обстоятельств. И я своему сыну этого не желаю! Он такой, какой есть, и я им, таким, горжусь! Подумай над моими словами!
Вот еще, подумала Илона, просто ты уже старая кошелка, со всякими старомодными представлениями, и про ночную кукушку уже небось забыла! Илона обиделась на свекровь. Хотя та, кажется, желала ей добра. Но как-то уж очень по-своему.
…А вот Ариадна ничего даже не слышала об этом переполохе. Телевизор она не включала, Интернет тоже, она заканчивала срочную работу для Нижегородского оперного театра, где ставили оперу Глинки «Руслан и Людмила». Работа была увлекательная, и к тому же достаточно срочная. Только срочная работа помогала ей забывать обо всем. Она с головой погружалась в мир спектакля, жила этими образами и все время слушала дивную музыку Глинки. Постановщик спектакля, к счастью, не задавался целью шокировать зрителя, это была просто чудесная сказка, дававшая простор фантазии художников. И со сценографом, Валентином Губером, и с постановщиком, знаменитым греческим режиссером, влюбленным в оперу Глинки, установились теплые отношения и взаимопонимание. Грека звали Микис Кардонас, и он с ходу оценил не только талант Ариадны, но и ее несравненную красоту. Микис неплохо говорил по-русски, так как был женат на русской женщине. Его жена Маша, сама родом из Нижнего, была еще и его помощницей и очень хорошо отнеслась к Ариадне.
– Ты есть кинодива, Ариадна! Это, кстати, греческое имя! Бог неправильно распорядился тобой! – заявил Микис.
– Почему? – смеялась Ариадна.
– Он дал тебе такую красоту и обязан
– Микис, не богохульствуй! – одернула его жена.
– Что за неприличное слово ты говоришь, Маша! Я не могу его выговорить прилично! Ужасно!
Иногда по вечерам в гостинице она думала: как мне хорошо с этими людьми. Здесь никто не знает ни про Кондрата, ни про Данилу, даже про недоброй памяти Леонида. Я для них просто художник по костюмам. И Маша эта такая славная! Странно, я никогда не была в Греции… Столько стран объездила, а в Греции не была. Микис все твердит, что я должна приехать к ним на остров Корфу. Когда-то в раннем детстве я зачитывалась книгами Даррелла и мечтала попасть на этот благословенный остров. А может, и попаду еще? Они такие милые люди…
Ариадна часами пропадала в пошивочном цехе театра, следя буквально за каждым шовчиком, чем несказанно удивляла видавших виды театральных мастериц.
– Ты, дочка, не бойся, не напортачим, – успокаивала ее пожилая заведующая. – Опыт у нас есть, всякое видали, только вот таких дотошных художников мало осталось. По большей части скинут эскизы, а там хоть трава не расти. А ты на все примерки ходишь… Не доверяешь нам?
– Да что вы, Аграфена Игнатьевна! Я просто хочу добиться максимального эффекта. На одной певице костюм сидит так, а на другой иначе. А не дай бог еще новую певицу введут, а на ней он будет сидеть как на корове седло. Я уж лучше что-то поменяю в эскизе, постараюсь, чтобы на любой фигуре костюм сидел хорошо.
– А промежду прочим, артисты говорят, что твои костюмы легкие и удобные. А уж красотища какая…
Слышать это от опытной мастерицы было необыкновенно приятно.
– Скажи, а правду говорят, у тебя муж был олигарх?
– Был.
– И чего?
– Я от него ушла.
– Плохой был?
– Хорошего мало.
– Они все, что ли, сволочи, эти олигархи? Как посмотришь телевизор…
– Насчет всех не знаю.
– И чего нынешние девки мечтают за олигархов выйти?
– Дуры потому что. Только о деньгах думают.
– А ты, когда за него шла, о чем думала?
– Точно не о деньгах. Он приятный был, ухаживал красиво, заботился… А мне было грустно и тоскливо, ну я и подумала, а вдруг… Не получилось. Да бог с ним. Я на него зла не держу, тем более что он при разводе купил мне хорошую квартиру.
– Значит, не вовсе гад?
– Не вовсе, – улыбнулась Ариадна.
– А ты сейчас, говорят, не замужем?
– Да. Больше не хочу. Я сама себе хозяйка, сама зарабатываю…
– Правильно, промежду прочим! Вот как мой муж-то помер, я только, можно сказать, жить начала. Сватались ко мне разные… А я ни в какую! Скажи-ка, вот тут что, вытачку делать не будем?
– Ни в коем случае! Зачем она тут?
– Да я по привычке… А и впрямь не нужна, надо же… Интересно! Слушай, а ты и за границей работала?
– Работала. Много раз.
– Ну и где лучше?
– По-разному. Вот в Америке, в одном театре, меня просто не пустили в цех.
– Как не пустили?
– А так! Сказали – нечего вам там ловить. Вы свою работу сделали, сдали, а дальше уж наша забота. Это, мол, ваша русская привычка во все лезть самим, а у нас профсоюз, то, се… Мол, не первый день замужем.