Фигура легкого эпатажа
Шрифт:
— Свечу должен иметь тот, кто больше всех работает, — заявил Вовка, — потому что именно ему, несчастному трудящемуся человеку, необходимо почитать в кровати перед сном.
— Тогда давай ее сюда! — в едином порыве воскликнули Сережка, Юля, Кирюша и Лиза.
— Вообще говоря, я имел в виду себя, — заморгал Вовка.
— Свет надо предоставить гостю, — вспомнила о хорошем воспитании Катя. — Пусть Виктор Николаевич почитает в кровати, он пережил шок.
— У нас есть книги на молдавском? — прищурилась Лиза.
—
— А русский он забыл, — радостно напомнила девочка. — А знаете что… Давайте разрежем свечку на кусочки, тогда каждому хватит!
Предложение понравилось. Поделив свечу, домашние наконец-то пошли спать. Я тоже залезла под одеяло, но не успела закрыть глаза, как услышала голос Лизы:
— Лампуша, дай мне сто рублей.
— Зачем? — зевнула я.
— Завтра после уроков зайду в торговый центр у метро и там посмотрю кошечку, — затараторила Лизавета. — Вдруг Юлька права и Лаурка мне про Париж наврала. Хотя Антонова из богатых, она раньше в загородном доме жила, но…
Невидимая рука со всей силы толкнула меня в спину. Антонова… Лаура… загородный дом…
— Лиза!!!
— Чего кричишь? — удивилась девочка. — Прекрасно тебя слышу.
— Почему я раньше никогда не слышала от тебя имя девочки Лауры Антоновой?
— Она новенькая, — охотно пояснила Лизавета, — полгода тому назад в наш класс пришла. Она вообще-то Лариса, но свое имя терпеть не может, просит, чтобы ее Лаурой звали, как бабушку. Мне она сразу не очень понравилась — сильно нос задирала, рассказывала, что она с мамой раньше в шикарном особняке жила, а еще трепалась, будто у нее золотые медали по гимнастике есть, якобы она мастер спорта и победитель каких-то там крупных соревнований. Ясное дело, ей никто не верит.
— Почему? — тихо спросила я.
Лиза засмеялась:
— Она сто кило весит, на физре еле-еле ходит. Какие золотые медали? Цирк! Я с ней из жалости ходить стала, дома у нее бываю. Живут они и правда хорошо. И особняк у них был, Лаурка фотки показывала, и награды имеются, за стеклом стоят.
Сказав последнюю фразу, Лизавета вдруг покраснела и притихла.
Я спустила ноги с кровати, нашарила тапки и спросила у девочки:
— Ты, наверное, чтобы не ударить в грязь лицом, сообщила ей о нашем желании переехать в собственный дом?
— И что? — подбоченилась Лиза. — Ведь не соврала же. Деньги у нас есть, просто участок никак не найдем.
— Понятно, — кивнула я. — А скажи, не говорила ли ты Антоновой, где работают члены твоей семьи?
— А разве это секрет? — понеслась в атаку Лиза. — У нас маньяков или пьяниц нет, стесняться некого: хирург, журналистка, сотрудник рекламного агентства…
— А про меня тоже наболтала? Выложила о частном детективном агентстве?
— Я что, похожа на дуру? — обиделась Лизавета. — Очень хорошо соображаю, что, когда и кому говорить можно!
— Значит, обо
— Ну… не совсем, — залебезила Лиза, — обтекаемо тебя представила.
— Как?
— Немного соврала, — призналась Лиза, — сказала Лаурке так: «Лампа официально нигде не служит, но на самом деле получает хорошие деньги».
— И одноклассница не поинтересовалась, из какой финансовой речки неработающая Лампа ведрами черпает благополучие?
— Э… э…
— Значит, спросила. А ты что ответила?
— Я тебя не выдала, — жалобно пропищала Лизавета. — Говорю же, что обтекаемо сформулировала: «Лампуша улаживает всякие деликатные проблемы, исполняет чужие поручения, справляется с делами, которые никому не по плечу».
Глава 17
Около часа дня я вошла в здание школы, где учится Лизавета, и наткнулась на тощую тетку в темно-синем костюме.
— Куда прете? — «ласково» осведомилась она.
— Хочу посмотреть расписание, — спокойно ответила я.
— В дневнике у своего ребенка изучайте, — еще сильней посуровела мадам.
— Очень хорошо знаю, что у девочки физкультура, — мирно продолжила я, — только моя дочь из-за проблем со здоровьем освобождена от прыжков и бега, а…
— Нельзя по школе в обуви ходить, — перебила меня педагог. — Глистов нам принесете на ногах.
Я временно лишилась дара речи. А как бы вы возразили на выдвинутый аргумент? Сообщили бы, что кишечные паразиты в мороз гибнут?
— Если нужно вызвать ученика, объявляйте по радио, — довершила выступление училка.
— Это как? — удивилась я.
— Ступайте в рубку и просите радиста. Услуга стоит пятьдесят рублей.
— И куда идти? — обрадовалась я.
— По лестнице на третий этаж.
— В сапогах?
— Хотите босиком?
— Нет, конечно, но вы только что говорили про глистов, — не к месту напомнила я.
— Вы же по делу, — скривилась тетка, — и за деньги, следовательно, имеете право. Вот просто так — к примеру, в библиотеку — нельзя.
Пораженная до глубины школьными порядками, я поднялась на третий этаж, увидела дверь с надписью «Радиоузел» и наткнулась взором на паренька чуть старше Кирюши.
— Объяву сделать? — обрадовался он. — Ща нарисуем. Только сначала баклана в кудрях давайте.
— Кого? — удивилась я.
Ей-богу, в учебном заведении творится нечто невообразимое. Паренек усмехнулся, потом вынул из сумки кошелек, вытащил из него стодолларовую купюру и, ткнув грязным пальцем в портрет, смотревший с ассигнации, пояснил:
— Во, баклан в кудрях. Или не видали такого?
— Насколько знаю, услуга стоит пятьдесят рублей, — твердо заявила я.
Парень с самым недовольным видом вернул ассигнацию на место, придвинул к себе микрофон и спросил:
— Ну, чего говорить?