Фиктивный бойфренд
Шрифт:
— Странные у тебя друзья, Стасик. Неужели они не понимают, что нам надо хоть иногда проводить время вместе? Признаться, я от них немного устала.
Я продемонстрировала Гоцульскому записку, он быстро прочел ее и кивнул.
— Да нет, Жень, они нормальные ребята. Зря ты так.
— Ну не знаю. Может, высплюсь, подобрею. — Я подошла к кровати и намеренно громко ее расстелила, швыряя подушки на кресла, шелестя покрывалом, прыгая на матрасе, который, как назло, совсем не скрипел. Стас молча наблюдал за моими действиями, Макс
— Макс, а ты бери, что тебе надо, и иди к себе, — сказала я.
Максимка развел руками и принялся очень выразительно двигать губами.
— А что мне надо брать? — прочитала я по его губам.
— Минуточку, — я снова подошла к сумке и достала один из своих мобильных телефонов. Я всегда носила с собой несколько аппаратов. Один был рабочим, для связи с тетей Милой и друзьями, другой секретный. Номер этого секретного телефона никто не знал, я постоянно меняла в нем сим-карты и пользовалась в случаях крайней необходимости. В машине, в бардачке, валялась еще одна мобильная трубка, но это так, стратегический запас, ею я вообще редко пользуюсь, хотя всегда с завидной регулярностью заряжаю аккумулятор.
Прежде чем вручить Максу один из мобильников, я набрала на нем номер второго своего телефона и внесла в раздел быстрого набора. Потом потянула парнишку за рукав, направляясь в ванную.
— Стасик, включи телевизор, пожалуйста, — сказала я вслух, когда наша молчаливая пауза слишком затянулась. — Макс, ну ты нашел, что хотел? — эти слова предназначались исключительно для Вити с Антоном.
Я затащила Макса в ванную и прикрыла за собой дверь. В комнате громыхнул телевизор, звук Гоцульский установил такой повышенный, что даже через запертую дверь ванной он казался оглушающим.
— В этом телефоне забит мой номер, в случае малейшей опасности дави на зеленую кнопку, я сразу прибегу к тебе, понял? — зашептала я.
— Понял.
— И учти, никакой самодеятельности. Сиди в номере и носа не показывай, пока я не приду за тобой. Понял?
— Да понял, понял, — мои наставления начали раздражать Максима. Он считал себя взрослым парнем, не нуждающимся в нравоучениях.
Мы вышли из ванной.
— Стас, убавь звук, оглохнуть можно! — крикнула я Гоцульскому.
В ответ он ткнул пальцем в место, где был установлен жучок, и с улыбкой закивал, как будто говорил: «Наоборот, пусть орет. Им же хуже будет».
— Убавь, говорю, — с раздражением сказала я, поморщив лоб.
Гоцульский послушно надавил на кнопку регулятора звука, убавляя звук.
— Иди, Макс. — Я открыла входную дверь, выпуская Максимку в коридор. Дверь наших соседей тоже немедленно открылась.
— Это у вас так телик орет? — спросил Виктор, выглядывая из своего номера.
— Да это Стас дурака валяет, — отшутилась я и прикрыла дверь. Затем присела и через замочную скважину около минуты наблюдала за номером напротив. Убедившись,
— Ну что, ложимся? — игриво сказала я, заваливаясь на кровать прямо в одежде.
— Давай, — с некоторым удивлением ответил Станислав, усаживаясь рядом со мной.
Я удобно устроилась, облокотившись на спинку кровати у изголовья, и подтянула колени к себе. Потом взяла блокнот с ручкой и сделала короткую запись, которую немедленно передала Станиславу. Процесс передачи «секретной» записки сопровождался странным вздохом в моем исполнении.
— М-м-м… — В этом вздохе было столько страсти, что Гоцульский напрягся и круглыми глазами посмотрел на меня.
Когда же он ознакомился с содержанием записки: «Сейчас попыхтим для порядка, потом пойдем в ванную и продолжим разговор», заметно расслабился и подыграл мне:
— О-о-о…
Я безучастно смотрела в экран мигающего телевизора, периодически вздыхая и ахая. Стас поддерживал меня, правда, иногда мы не совпадали в своих восхищениях, ох накладывался на ах, получалось что-то странное, как будто мы из последних сил вагоны разгружаем. Когда по телевизору прошло аж два рекламных блока, я решила, что можно перебираться в ванную.
«Сначала я, потом ты», — показала я знаками и встала с кровати.
Я убежала в ванную, через несколько минут ко мне присоединился Гоцульский. Он так старался идти бесшумно, что его движение слишком затянулось. У меня уже появилось подозрение, что Стас заснул, вдоволь напыхтевшись. Когда мы наконец-то оказались наедине, вдали от подслушивающего устройства, я вернулась к начатому днем разговору:
— Итак, ты работаешь на Левицкого…
— Женя, а ты уверена, что тут они нас не услышат? Может, диапазон действия жучка так велик… — таинственно начал Станислав, но я его быстро перебила:
— Ничего они не слышат. Жучок тебе акустический поставили, он чувствителен к действию звуковых колебаний воздуха в помещении. Если нас в помещении нет, значит, и колебаний нет. Так что они слышат только шепот приглушенного телевизора.
— Ладно. — Мои слова показались Гоцульскому убедительными, и он продолжил свой рассказ: — Да, я работаю на Левицкого, много лет работаю, и все эти годы, с самого первого дня, я искал возможности подкопаться под шефа и собрать максимум компромата на него.
Такое чистосердечное признание друга удивляло. Мне приходилось работать с разными людьми, и практически все они с неохотой признавались в своих ошибках. По большей части валили вину на других, желая обелить себя в моих глазах, либо выказывали уверенность в том, что ничего предосудительного не сделали, а если и сделали, то делиться со мной подробностями не считали нужным. А Стас так откровенно, практически в лоб, заявил, что целенаправленно собирал компромат на шефа.
— Зачем тебе это надо, Стас?