Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
— А он намерен? — удивился царь-государь.
— Вот «наедешь» на него он и попросится.
— Может и поверит, — задумчиво протянул Иван Васильевич. — Эх, Фёдюня, где ты был раньше?! Может я и не ввязался в эту войну с орденом, а послушался бы Адашева с Сильвестром.
— Всё, что не делается, делается к лучшему, — успокоил «советник» банальной фразой.
— Да? Кто сказал?
Фёдор пожал плечами.
— И ещё, государь. Если звать Сильвестра в митрополиты, надо ему сразу сбить спесь. Чтобы ни о каком митрополичьем «престоле» и не думал. В церквах не митрополичьи престолы, а Божественные, на них хлеб и вино освещают. А горнее место епископа со стулом — просто в дань уважения его сану.
— Так и есть. Я был млад, а Макарий писал мне, грозя карой за нарушение такой симфонии: «Аще же и сам царь, нося багряницу и царский венец, надеяся благородству и саном гордящееся негодовати начнет нашего митрополичьего повеления и святым правилом не покоряющееся святых отец, дерзнет таковая сотворити, той… осужден будет, яко гласу Господню противятся».
— Вот! — ёдор поднял вверх указательный палец. — Пугает. Не след бояться их. Они сами тебя возвеличили, так и веди, государь, себя соответственно. Сам ему длань свою давай для поцелуя. У нас не Рим, чай, где короли папам руки и ноги целуют.
Фёдор вспомнил, что патриарха Никона называли — «господарь». В письмах называли и прилюдно — а потому сказал:
— Не может в государстве быть два господаря, или того, кто выше правителя. Тогда все лучшие люди уйдут к митрополиту в придворные служить.
— Да так и есть сейчас! — воскликнул царь-государь. — У него в постоянном войске тысяч пять служат. И вооружение, и сбруя, и кони ладные. Любо-дорого посмотреть. А мои выйдут… Срамота!
Царь махнул рукой и скривился.
— Кто во что горазд! Даже на стрельцов парадных кафтанов не хватает.
Фёдор понимающе покивал головой.
— Вот и я о том. Договаривайся с Макарием, чтобы он тебе денег дал на войну. Сие дело общее и не должно воинству разделяться. В армии всё должно быть единообразно. Вот пусть и раскошелится на твоих стрельцов.
Царь покрутил головой.
— Не согласится.
— А ты его прямо спроси: «Ты, Макарий, на чьей стороне? На моей, или на стороне ляхов? Ты не хочешь, чтобы мы победили? Воевать Полоцк надо, ибо нельзя оставлять Западную Двину литве да полякам. Вся торговля с 'ганзой» у них по реке идет. Денег, скажи, мне не хватает, а налагать ещё одно тягло на крестьян — не богоугодно. И сильно давить на него не надо. Откажет, так откажет. Посмотри на него укоризненно и Бог с ним. Но долг перед тобой у него останется. Моральный долг и чувство вины. А ещё потребуй у него предоставить отчёт о тех землях, что монастыри вернули в казну.
Фёдор позволил себе улыбнуться.
— Пусть так и пишет: 'Во исполнение решения стоглавого собора от семь тысяч пятьдесят восьмого года, тебе Великий Государь и Царь Всея Руси довожу до сведения, что монастырями Русской православной церкви возвращено в государеву казну столько-то четей земли, а именно: Монастырь Чудов — столько-то, монастырь… И так далее. Безо всякой воды и обращения к высшим силам, как они это любят излагать.
Иван Васильевич тоже разулыбался.
— Ловко ты словеса плетёшь, Федюня. Аж завидки берут.
— Грех это, завидовать, — снова улыбнулся царю «советник». — Ну а что? На соборе
— А поехали вместе? — вдруг возбудился царь. — Я тоже что-то в Москве засиделся.
— Так у тебя послов скопилось… И шведский, и польский, и датский, и от Тевтонского ордена. Все прибыли на разведку.
— Твои сыскари блюдут посольский люд?
— Да как же их блюсти, великий государь, когда их тысячи и расквартированы они по чужим дворам, а моих всего двадцать. Заставы усилены, так они и пешком уйдут с донесением. Лесами и полями. Смоленская дорога перекрыта, а вот на Новгород, ходи не тужи. Торговцы ездят. Вот с ними они донесения и пересылают, а потом морем. Одной рукой не закроешь голову и жопу, да и надо ли? Не наберёшь же «тайных» много тысяч, чтобы за каждым немцем поставить? Никакая казна не осилит. Пусть слухи передают, куда надо. И так все знают, что мы на войну готовимся. Только никто не знает, какая она будет и куда пойдёт твоя армия.
— А куда она пойдёт? — спросил царь Фёдора.
— Да ну тебя, государь. Не пугай меня. Ведь сговорились уже.
— Да ладно-ладно. Шуткую я. Надоело на твою постную физиономию смотреть и твои умные словеса слушать.
Царь высунул язык, скосил глаза и растопырил ладонями уши. Фёдор рассмеялся.
— Вот и ладно, — бодрым тоном сказал царь. — Значит порешали. Вместе поедем по весям.
День весеннего равноденствия праздновался в Москве бурно и назывался «Зимобором» и «Благовещением». По улицам дудели в дудки, бродили вприпрыжку размалёванные и ряженные скоморохи, водили медведя и торговали срезанным с него волосом, вещали о приходе весны и восхваляли Божью Матерь Открывающую землю.
По народным верованиям в этот день выходят из земли все укрывшиеся на зиму обитатели, все гады земные — змеи, лягушки, насекомые и т.п., а «щука хвостом лёд разбивает». Все они должны будут снова скрыться на Воздвижение1 или Усекновение.
В отличие от весеннего праздника на Воздвижение происходит битва между «честью» и «нечестью», поднимаются («воздвигаются») одни на другую две силы: правда и кривда, «свято» и «не свято». Побеждает Тьма, но гонит тьму Божий Крест. И в закрома, и в сусеки, и корове в ясли кладут крестьяне кресты, вырезанные из дерева, а то и просто ветки рябины крест-накрест. В старину на дверной притолоке, на воротах амбарных выжигали крестьяне кресты. Чтобы охранить и свой дом, и скотину, и собранный урожай от бед.
Всё это Попаданец узнал от царя, который, по просьбе «советника», издал специальный указ: «На день Благовещения скоморохов и медведеводителей не бити и из Москвы не гнати, шерстью медвежьей торговати разрешити, дудки не отбирати, медведям плясати и поминальные костры жечи не претити».
Эти «ати» и «ити» просто измучили Попаданца. Вот ведь какая удивительная ситуация: когда он был погружён в тело Фёдора без контроля его разума, Фёдор всё воспринимал как естественно, без неприятия. Сейчас же изо дня в день, с той весны, сознание Михаила Трубецкого «прорастало» в теле Фёдора Никитича Захарьина всё больше и больше. Он стал совсем по-взрослому смотреть на мир, по-взрослому оценивать свои и чужие поступки и мысли у него стали взрослыми. А со всеми этими изменениями, Фёдор стал и телом, и внешностью всё больше походить даже не на юношу, а на взрослого парня.