Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
11. А будет кто изменника догнав на дороге убьет, или поимав приведет к государю, и того изменника казнить смертью, а тому, кто его приведет или убьет, дати государево жалованье из его животов, что государь укажет.
12. А кто Московского государства всяких чинов люди сведают, или услышат на царское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл и им про то извещати государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всея Русии, или его государевым бояром и ближним людем, или в городех воеводам
13. А будет кто сведав, или услыша на царское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл, а государю и его государевым бояром и ближним людем, и в городех воеводам и приказным людем, про то не известит, а государю про то будет ведомо, что он про такое дело ведал, а не известил, и сыщется про то допряма, и его за то казнити смертию безо всякия пощады.
14. Такъже самовольством, скопом и заговором к царскому величеству, и на его государевых бояр и околничих и на думных и на ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, и ни на кого никому не приходити, и никого не грабити и не побивати.
15. А кто учнет к царскому величеству, или на его государевых бояр и околничих и думных и ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, или на кого ни буди приходити скопом и заговором, и учнут кого грабити, или побивати, и тех людей, кто так учинит, за то по тому же казнити смертию безо всякия пощады.
1 — Друкарня — от слова друкар (польскю), означает печатник, то есть печатный двор.
Глава 22
Царь, посмеиваясь, прошёл в Федюнинские «хоромы» и с интересом оглядел просторную трапезную с большим прямоугольным столом, стоящим прямо в центре, с печными изразцовыми колонками по обе от него стороны. Там были кухни: одна для мясных и рыбных приготовлений, другая для овощных, каш и супов. В каждую имелся отдельный вход с улицы.
— Это всё твой немец построил? — спросил царь, заглядывая во все выходящие из трапезной двери.
— Он, великий государь. Очень продуманно всё. Не отнять, как говорится, не прибавить. И светло, и тепло.
— С твоими лампами везде светло и не воняет дымом. От лампад у меня раньше стоял такой угар и смрад, хоть святых выноси1, прости Господи.
Вечерело и в дальних углах трапезной горели две «волшебные» лампы, как называл их сам Фёдор, стоящие в печных пристенках. В пристенки Фёдор вставил осколки зеркал — брак от производства — и свет от ламп разлетался по комнате словно лучи солнца.
Стол уже был накрыт и государь сел на почётное, приготовленное для него, место, — кресло, покрытое дорогой, красного цвета тканью с вышитыми на ней золотом коронами и лилиями.
Царь провёл по ткани ладонью, ощутил гладь, хмыкнул и, одобрительно глянув на Фёдора, кивнул головой.
— Одобряю, — сказал
Фёдор только почтительно склонил голову.
— Садись, Федюня. Начнём трапезничать, помолясь.
Он перекрестился, прошептал короткую молитву и потянулся рукой к серебряному блюду с печёной стерлядью, украшенную по краям дольками лимона, которую уважал больше других рыб.
— Попробуй вот этот соус, государь. Не трожь, пока, лимон. В нём он тоже есть.
Иван Васильевич ткнул в стерлядь двузубой вилкой, разломив тушку по спинке, потом взял прибор с соусом и слегка полил им рыбу. Попробовал рыбу и причмокнул.
— Хорошо, — даже несколько удивлённо произнёс царь-государь. — И не особенно кисло, как от лимона, и вкус мяса чувствуется. Хорошо! Сам придумал?
Фёдор кивнул и проделал такую же процедуру, отправив в рот вилкой кусочек рыбьего мяса.
— Я бы тебя в повара взял, — серьёзно сказал царь.
— Знаешь в чём разница между мной и поваром?
— В чём?
— Повар точно знает, какое блюдо у него получится, а я нет. И подать на стол я его не умею. Украсить там, разложить красиво… Я готовлю просто, быстро и без изысков.
— Но вкусно, — добавил царь-государь.
— Приходи, кушай, да, — сказал Фёдор с «грузинским» акцентом.
Царь улыбнулся.
— Скоморошишь, Федюня? Ладно у тебя выходит голосами разными…
Царь замолчал, пробуя вспрыснутый уксусом лук, а потом редьку.
— Надо же. Совсем другой вкус. Ты бы, Федюня, научил моих поваров…
— Так я и учил, да всему не обучишь. Я тебе одного своего отдам. Освоит все мои придумки и отдам.
— Сейчас отдай. Пусть варит. А потом другого.
— Тоже верно, — согласился Фёдор. — Спросить хотел…
— Спрашивай.
— Прошу у тебя, государь, назначить в твой государев полк тех воевод, что я сам выберу.
— Чем тебе эти не нравятся? Не слушаются?
— Именно, государь.
— Меня тоже не слушаются, — вздохнул Иван Васильевич. — Учишь их учишь… Я столько книг перечитал: и греческих, и италийских, и английских, а что толку, ежели никто другой их не читал и читать не желает. Вон, Петру Шуйскому давал читать «Тактику» Льва Мудрого-македонца. С италийского переписана, понятно всё, а он даже не открыл. Как с такими воевать по-новому?
— Вот и я о том же, государь. Оттого и прошу. Не хочу я болванчиком при стрелецких воеводах состоять.
— А этих куда? Обидятся ведь.
— Да и хрен на них! Достали они меня. Послал их земли монастырские переписывать, так столько выслушал… Пока не сказал, что ты сам поедешь, даже и не рыпались.
— Ну ведь поехали же.
— Поехать — поехали, а как земли перепишут? Правильно ли? Перепроверить надо будет. Подкупят их настоятели.
— Так поехали! Давно ведь решили, да всё в Москве сидим.