Филарет – Патриарх Московский 2

Шелест Михаил Васильевич

— А ты ему целовал? — возмутился царь.

— Ещё чего! — хмыкнул советник. — Он сунул, я пожал и встряхнул так, что едва руку не оторвал.

Царь засмеялся, ткнул пятками коня.

— Ты ещё более возмужал.

— Так я как савраска на «Беломор-канале». И копал, и таскал, и сваи бил, и камень тесал.

— Ты, чаю, уже меня догнал в росте?

— Преувеличиваешь, государь. Догонишь тебя. Тебе не всякий аргамак под стать.

Царь довольно усмехнулся и снова приударил коня пятками. Вскоре они вернулись в усадьбу, въехать в которую — через башенные

ворота — теперь можно было и со стороны канала. Стены ещё стояли бревенчатые, но кое-где уже поднимались каменные.

— Кремль строишь? — с любопытством спросил царь-государь.

— А что делать, если придётся крымчаков встречать. Просить буду разрешить пушки поставить.

— Вижу уже, что башни с капонирами возвёл, — хмыкнул Иван Васильевич. — Такие башни по три-четыре пушки выдержат.

— Выдержат. И по стене буду изнутри возводить капониры и бойницы.

Царь присмотрелся к возводимым каменным площадкам, непривычно широким, уже возвышавшимся кое-где на три метра, и одобрительно закивал.

— Ладно получается. Так и другие московские стены строить надобно. Никакой подкоп не случится.

— Тут вокруг Москвы тоже много глин разных и песков, государь. Я точно не помню. Но, ежели приказать искать, то найдут. А найдут, так и здесь цемент выжигать можно. Готов печи поставить. Только найти сырьё надо.

— Да-да, ты говорил. Так и сделаем. Тех рудознатцев, коих с собой брал и кои видели те пески и глины, те и пойдут искать. И ты своих сыскарей настропали. Пусть поспрашивают, где, что в земле лежит.

— Поспрашиваем, государь. Вот и приехали…

Они подъехали к воротам «донжона» возвышавшегося над внутренней крепостной стеной метров на десять.

— Ну ты горазд замки строить! — восхищённо промолвил покачивая головой из стороны в сторону государь. — На верху трапезничать будем.

— Там стол и накрыли. Сам люблю на всё смотреть сверху.

Оставив свиту внизу, взяв с собой только Андрюшу Курбского, всё время разговора остававшегося в стороне метрах в десяти, они поднялись на верхнюю площадку башни. Взобравшись — царь несколько раз останавливался передохнуть — государь вздохнул свежий ветерок и потом долго не мог выдохнуть от охватившего его восторга. Потом, выдохнув, произнёс сакраментальную для попаданца фразу:

— Красота-то какая! Лепота!

Фёдор мысленно хмыкнул, ибо, оглядывая раскинувшиеся перед ним просторы: реку, поля, луга, Кремль на взгорке, всегда и сам так говорил.

— Смотри, Андрейка, Кремль! А с земли его не видать было.

Курбский был напряжён и молчалив, но и он смотрел на окружающее с интересом. Однако смотрел князь не на Кремль, а оглядывал Фёдькины земли.

— Отсюда и та плотина видна, — показал он на «устье» канала. — Обширные у тебя земли Фёдор Никитич. Не много ли отхапал?

Царь посмурнел, словно на его лицо набежала тучка. И вроде не нахмурился и не показал лицом, а улыбка сошла и всё… Совсем другой человек. Фёдор не стал отвечать, зато ответил царь.

— Ты, Андрюшка, ежели бы сам ко мне пришёл и сказал, что хочу, дескать, спасти Москву от затопления. Хочу канал

построить, чтобы твои сады и огороды не смывало… Я и тебя бы приветил. Отдал бы все эти земли тебе. Но ты не пришёл, а пришёл Фёдор Никитич. Отчего, как думаешь?

Царь серьёзно смотрел на князя. Тот молчал, потупив взор. Царь немного помолчал и, не дождавшись ответа, сказал:

— Молчишь… А я отвечу за тебя. Потому, что ты, в отличие от Фёдора, думаешь только о том, как бы больше со своих крестьян собрать. И больше ни о чём.

Тут Курбский поднял дерзкий взгляд на царя.

— Правильно, государь! А для чего? Для того, чтобы тебе служить исправно. Всё, что нажито, на службу тебе уходит. Что дал мне этот поход от Переславля до Воронежа? Ничего! А сколько всего было потрачено? Людишек сколько помёрло? Сотни! А воевать никого не воевали.

Царь удивился вспышке гнева Курбского, но сам не вспылил.

— Ну, так надо было заранее продумывать, сколько брать людей, чем их кормить и где. Маршрут ты знал и командовал моим отрядом ты. И я тебе говорил: «учись считать». А ты мне, что отвечал?

— Так, я считал, что мы на Ливонцев пойдём, там бы я казну свою пополнил, а ты…

Курбский махнул рукой. Видимо, разговор сей затевался не в первый раз, а потому прекратился быстро.

— Ты, Андрюшка, наверное, ступай себе, — немного подумав и посмотрев серьёзно на князя, сказал царь. — Надоел ты мне, своим нытьём. Сказал же тебе, что из своей казны денег дам. Не много, но дам. Сам виноват, сам и хлебай свою чашу. И ещё… Узнаю, что ты обобрал своих селян-крестьян и они с голоду подохли, с тебя шкуру спущу и земель лишу.

Царь посмотрел на Фёдора.

— Вон ему отдам. У него крестьяне точно не голодают.

— Голодают пока, великий государь. Но они пришлые из других весей прибились к земле. Кормлю из своих запасов, чтобы не померли и работать могли.

— Но не мрут?

— Пока не было падежа, спаси Господи.

— Много к тебе прибилось крестьян?

— На весеннего Георгия пришло двести душ.

Царь удивлённо вскинул взгляд.

— Двести душ? Много. И ты что? Всех взял на прокорм?

— Взял, государь. Куда их девать? Не гнать же. Я всех беру. С зимы сто двадцать работников прижилось.

— И куда ты их. Тут и земли-то столько нет, чтобы прокормить такую ораву.

— На ремесленников многих переучиваю. У кого что получается, те и осваивают профессии. Ты же знаешь мои планы, государь. Вон на том берегу мастерни строятся: ткацкие, гончарные, скобяные, кирпичные. Где-то только колышками отмечены земли, а кузни и лесопилка ещё с зимы работают. Да, ты видел.

— Вот видишь? — спросил царь у Курбского. — Боярин своё хозяйство развивает, а не тянет с него соки, как вы все. Тупые вы, млять! Не доходит до вас. Прибираете себе земли и разоряете дочиста, а потом другие берёте и те зорите. Людишки от вас бегут, а вам и дела нет. Хорошо, что нашёлся хоть один, что к своим рукам их прибирает, и не бегут они к ляхам и в леса. Тьфу на вас! Ступай уже, пока я не разошёлся! И не кажись мне на глаза, пока не позову.