Филарет - Патриарх Московский
Шрифт:
— Помню, помню, ты говорил. А ты, что скажешь, Фёдор? Пойдёшь в наследники к деду? Возьмёшь его имя его семьи?
Я некоторое время сделал вид, что подумал, а потом покачал головой.
— Мне чужого не надо, государь. Есть прямой наследник, пусть и владеет. И не хочу родного тятю обижать. Он говорил, что любил мамку мою, вот и ко мне воспрял духом. А помогать готов. Только мал ещё я купеческими делами заправлять. Силёнок маловато с караванами ходить. Оружную справу ещё не разумею.
Дед рассмеялся.
— Не надо тебе с караванами ходить. Пригляд за товарами в гостином дворе
— Ладно, Михал Петрович, вы ступайте, а я прилягу. Отпускает вроде бы боль. Указ неси.
Мы из царской спальни ушли. Я радостный пошёл домой, рассчитывая пообедать и завалиться поспать, а дед поспешил в казначейство, лишая себя полуденной «сиесты».
Выйдя из палат царских, я побежал переполненный радостью, а у меня трепетала птицей одна единственная мысль: «Получилось! Получилось! Получилось!». Я долго планировал проникновение к царю и оно получилось. Даже лучше, чем хотелось.
— «Только бы он не распух, от пчелиных укусов», — думал я, быстро переступая обутыми в сапожки ногами конские кучи и коровьи лепёхи и уворачиваясь от грязных рук рядных попрошаек, намеревавшихся схватить меня за рубаху и порты. Вскоре я достиг ворот дедовой усадьбы.
— Буду жить здесь, — подумал я, — пока отец не переселет меня в отдельную горницу. Я, чай, сейчас не просто отрок, а боярин, лять, и помощник государственного казначея. Да и веселее здесь. С ровней играть интереснее. Не задирает меня пока никто из головиных ребят.
Дедов двор был самым большим и на него, когда появился я, стала собираться вся местная ребятня и младшаки, и старшаки. Только мелких они с собой не приводили. Дед не любил детский слёз и криков.
Работая над «Введением в бухгалтерский учёт» я не забывал отдыхать и на вечерней заре всегда выходил поиграть. Играли, в основном, в «бабки» или «пекаря». Дед, наверное, только из-за меня разрешал внукам занимать вечером его двор. Сам он в это время всегда выходил на своё крыльцо, усаживался на табурет, пил парное молоко, только что подоенных коров, закусывая его с печеньем.
Когда раздавались звуки колоколов, голоса нянек и мамок, зовущие ребятню, я тоже бросал игрушки, умывался, обувался и шел в стоящую меж двух наших усадеб церковь Максима Исповедника на вечернюю молитву. Там собирались в основном все наши родичи. Церквей в Москве было много.
1 — Часец — минута. Дробный часец — десять минут. Час — шестьдесят минут. Сутки — 24 часа.
Глава 3
В тот день, четыре года назад, я так и не уснул. Придя «домой» я нашёл в своей светёлке на подоконнике плошки с капустными щами с мясом, гороховой кашей и холодным компотом из сухих фруктов и ягод. До «Петрова поста» оставалось ещё три дня, а потому кормили, жирно и мясно.
Даже когда я торопливо уничтожал еду, мои мысли продолжали крутиться вокруг одного и того же: «Дальше что?».
К этому времени, мне уже стало понятно,
Как уже говорилось, что было в моём младенчестве я не помнил почти совсем. Однако, поковырявшись в памяти и сложив кое-какие события, а именно: удивлённые лица нянек и мамок, их испуг и накладываемые крёстные знамения на меня, перешёптывание родителей, и злобный свистящий шёпот мачехи: «изыди, сатана», я пришёл к выводу, что и тогда знания из меня так и пёрли.
Может быть именно поэтому и отец был со мной холоден.
Я вспомнил, с каким испугом со мной возились няньки и каким ужасом, приносили мне и уносили от меня в отцовскую библиотеку запрошенные мной книги. Мне было не понятно такое ко мне отношение, но сравнить его мне было не с чем, поэтому я не заморачивался. Мне было всё равно, как ко мне относятся другие. Главное, чтобы тот я, который требовал знаний, был удовлетворён.
Поразмыслив в те дни, когда я списывал из своей памяти «Введение в бухгалтерский учёт» над тем, что я такое, пришел к выводу, что внутри меня сидит не безудержная потребность в знаниях, а некий демон, управляющий моим телом. Этот вывод меня сильно расстроил и именно поэтому я в тот день так и не уснул даже после сытного и избыточного обеда.
Промаявшись до общей побудки, когда дворня стала «шуршать» по территории усадьбы и поняв, что, в общем-то, «демон» не беспокоил меня и не проявлял себя, чтобы мне его опасаться на людях, я надел портки, завязал поверх рубахи поясок и, прихватив картуз, вышел во двор. Заслышав мелодичный перезвон наковальни, я было направился туда, но увидел шедшего в свою мастерскую плотника Ерёму.
В кузне я уже сегодня был, а вот плотника в мастерской не застал.
— Ерёмка, деда сказал, что ты мне поможешь в одном деле.
Плотник остановился и глянул на меня. Он был лохмат, заспан и от него разило луком и брагой.
— Ты — Фёдор Никитич, старшой сын Никиты Захарьина и Варвары, упокой Господи её душу?
Я кивнул.
— Знавал я её, когда она ещё в девках хаживала. А вот батьку твово только со стороны… Нелюдимый он у тебя. А ты, что, тут на постоянно проживать останешься или погостить…
— Погостить-погостить, — перебил я его, так как знал, что с холопами и дворней лучше о стороннем не заговаривать, ибо, заболтают так, что и не заметишь, как день кончится. — Так, поможешь мне?
Ерёма недовольно скривился.
— Что надо делать, барин?
— Кто это — барин?
— Знамо, кто — ты, не я же, — плотник снова оживился. — Михал Петрович всем объявил, что с сего дни обращаться к тебе только так.
— Вот оно что! Быстро я возвысился! — подумал я. — Не обернулось бы мне это возвышение лихом. Кто-то пол жизни зад рвёт, чтобы боярство получить, а я в одночасье, хлобысь, и в дамки. Вот-то в отцовом семействе заголосят. Батяня-то не боярин ещё. Воевода — да, но до боярства ему ещё далеко. Осерчает. Пороть уже не моги, только на правёж к государю.