Филин
Шрифт:
Петрович улыбнулся, вскинул руку и, поднявшись со стула, направился к машине. Скворцов уже сидел, распахнув дверцу, спустив ноги на гладкий, как полированный камень, асфальт.
– Доброе утро, Александр Валерьевич, и доброе утро вашей супруге, – заглядывая в машину, произнес Петрович.
Он еще от вагончика заприметил, что Скворцов приехал не один, но с супругой или с любовницей, сразу не рассмотрел.
Раиса имела манеру менять цвет волос чуть реже, чем фасоны платьев. В прошлый раз Петрович видел рядом со Скворцовым Раису-блондинку, теперь же рядом с ним сидела Раиса-брюнетка.
– Ко мне сегодня гости приедут, – сообщил Александр Валерьевич, – Кабанов и Нестеров. Ты уж, Петрович, их пропусти без задержки, уважь, будто сразу узнал.
– Как же, знаю их и так, люди видные. Их, почитай, вся Россия теперь знает, как и вас, Александр Валерьевич, – польстил самолюбию бывшего депутата Петрович. – Я в своем вагончике вроде как у телевизора сижу, одни знаменитости мимо меня ездят. То актеры, то политики, то предприниматели.
В центре мировых событий вращаюсь, если можно так выразиться, – выспренно сообщил Петрович. – Вот раньше, когда я на ракетной точке служил… – Петрович перехватил раздраженный взгляд Раисы и тут же спохватился:
– Вы в такую рань не затем выбирались, чтобы мои бредни слушать, – отставной полковник бросился к шлагбауму, и полосатая доска взлетела вверх.
– Счастливо, Петрович, – бросил Скворцов в открытое окно машины, проезжая мимо привратника.
То, что Петрович раньше служил полковником, придавало всем его ужимкам солидность, хотя, в общем-то, охранником он был никудышным. Двое его сменщиков, молодые, крепко сбитые парни, могли бы постоять и за себя, и за чужую собственность, которую охраняли. Петрович же, общительный и подобострастный, отличался трусостью. Лишь только темнело, он запирал дверь вагончика изнутри и гонял чаи, предоставляя заботиться о поселке двум здоровенным псам, грозным с виду, но абсолютно безобидным тварям – прикормленным жителями поселка.
– Хороший мужик Петрович – солидный и основательный, – резюмировал Скворцов, останавливая машину у металлических ворот гаража.
На всякий случай Александр Валерьевич первым заспешил в дом: чего доброго, могли остаться кое-какие следы последней гулянки с девочками. Вроде бы две студентки, как смутно помнил Скворцов, все за собой убрали, даже пол в гостиной помыли. Но на пьяные воспоминания полагаться никогда не стоит.
Он просиял: гостиная, залитая солнцем, смотрелась как мир в первый день творения, ни пылинки, ни соринки. Бокалы весело сияли в итальянском буфете.
Рама одного из стеклопакетов осталась приоткрытой, и весь табачный смог улетучился.
«Молодцы девочки, – подумал Скворцов, – жаль, телефончики их себе на память не оставил».
Картинка прошлого развлечения явственно всплыла в памяти, так явственно, словно девушки до сих пор находились в гостиной. Александру Валерьевичу припомнилось, как широкобедрая блондинка, раздетая им догола, постоянно прилипала разгоряченной задницей к кожаной обивке дивана. Вспомнилось, как на ее чувствительной коже фактурно проступали швы и пуговицы обивки. Вспомнилось, как он сам сидел рядом с обнаженной девушкой
"Как же их звали? – Александр Валерьевич наморщил лоб. – Может, я их об этом и не спросил?
Хотя нет, как-то же они друг друга называли. Правильно, – Скворцов расплылся в улыбке, – толстую худая называла Милкой, а толстая худую – Тутси.
Это не имена, а клички, но было в них что-то возбуждающее".
– О чем ты думаешь? – услышал Скворцов за спиной голос жены.
Девочки, возникшие в мыслях, тут же исчезли.
– Думаю о том, как у нас с тобой тут мило и уютно. Это все ты стараешься. Чистота идеальная.
Скворцов никогда не скупился на похвалы, особенно когда дело касалось жены. Слова – они ничего не стоят, а бдительность притупить можно.
Женщину, конечно, насторожил идеальный порядок, царивший в гостиной. Она понимала, что муж, убивай его, пытай, не стал бы вытирать пыль, опорожнять пепельницу, а уж тем более не стал бы мыть пол. Рюмки в буфете стояли не в том порядке, в каком привыкла ставить их сама Раиса.
"Значит, не один приезжал, – справедливо решила она, – а с бабами. Притащил каких-нибудь вчерашних школьниц, солидная женщина никогда не позволит себе убираться в чужом доме после секса.
Боже мой, как я умудряюсь терпеть его выходки, – возмутилась в душе Раиса, – и при всем при этом оставаться ему верной? Почти верной", – тут же уточнила она.
Для редких измен она сама придумала определение: несознательные – это те, к которым она сознательно не стремилась, которые можно было потом объяснить очень просто: так получилось.
– А я-то думала, мне придется наводить порядок, – обнимая мужа, сказала Раиса, – а ты такой молодец, сам все убрал, даже пол вымыл. Тебя полезно иногда оставлять одного, дома-то тебя никак не заставишь уборкой заняться.
– Чего уж, – невнятно пробормотал Скворцов, боясь, что жена вычислит его похождения, – особого беспорядка и не было. Я один тут жил, тишиной и покоем наслаждался.
Иногда полезно из города вырваться. Жаль, тебя со мной не было.
– Мне показалось, что ты уставший приехал.
– Соседи, сволочи, – притворно вздохнул Скворцов, – всю ночь гуляли. Женский визг, пьяный хохот… Голые по участку ночью бегали, – доверительно сообщал он жене, – совсем стыд потеряли. Хоть бы окна у себя завесили, а то скотством занимались и не прятались, будто животные в зоопарке.
Раиса решила не говорить мужу о том, что если бы он не смотрел в окно, то ничего бы и не увидел, она понимала: Скворцов обманывает ее, ничего подобного у соседей не происходило. Она знала их немного, вполне пристойные люди. Скорее бы поверила, что ее благоверный в голом виде гонялся за девками по густо разросшейся траве.
Вместе Раиса и Александр прожили уже семнадцать лет, если не считать трех лет знакомства до замужества. Этого времени вполне достаточно, чтобы видеть друг друга насквозь, отличать ложь от истины и не требовать друг от друга всей правды.