Филип Дик: Я жив, это вы умерли
Шрифт:
Журналист задал писателю вопрос о его детстве, и Марк Твен рассказал о своем умершем брате-близнеце. Младенцами они были настолько похожи, что им повязывали на запястья ленточки разных цветов, чтобы отличить друг от друга. Однажды детишек оставили без присмотра в ванночке, и один из братьев утонул, причем ленточки развязались. «Таким образом, — заключил Марк Твен, — так и осталось неизвестным, кто из нас умер, Билл или я».
— Это история про вас, — заявила Анна, внезапно став серьезной.
И Филип признал, что она абсолютно права.
Они начали проводить вместе дни напролет. Анна смягчалась, Филип смелел. Еще не став любовниками, они беседовали уже так доверительно и непринужденно, как будто ими были, изумляясь тому, что одна и та же мысль приходит к ним обоим одновременно. Через две недели они надумали поцеловаться. Когда оба
— Ты казался мне таким агрессивным…
— Это потому что я очень хотел тебя…
Ни одной минуты они не думали о том, чтобы хранить свою связь в тайне, что, впрочем, было бы сложно осуществить в таком местечке, как Пойнт Рэйс. Речь шла о любви с первого взгляда, которая требовала отказаться от обычной жизни и делала все прежние обязательства недействительными. Анна открылась своему психоаналитику, затем дочерям, Фил во всем признался жене. Клео огорчилась, но восприняла это известие спокойно и достойно. Она удалилась и безучастно дала согласие на развод, что Фил, полностью погруженный в свои любовные переживания, посчитал естественным. Впоследствии он узнал на собственном опыте, что для американской супруги это не является само собой разумеющимся. Клео оставила мужу дом, поскольку он собирался жить в Пойнт Рэйс, взяла машину, так как она уезжала, и не потребовала алиментов, ибо они оба зарабатывали одинаково мало. Обняв Фила на прощание, она вернулась в Беркли, по дороге насвистывая, чтобы подбодрить себя, марш Интернациональных бригад.
Это была по-настоящему сильная страсть. Когда они расстались на несколько дней, потому что Анне надо было уладить дела с богатыми родственниками покойного мужа, Фил писал ей письма наподобие этого: «Существует непосредственная связь между тем, что я испытываю, разговаривая с тобой по телефону, и тем, что испытывает верующий, когда, в результате воздержания, одиночества и размышлений он, в конце концов, слышит голос Бога. Не считая того, что ты точно существуешь, а вот относительно существования Бога у меня есть сомнения».
Они поженились в апреле, за две недели до конца света, который так и не наступил (тем не менее, когда вечером 23 апреля часы пробили полночь, они оба с облегчением вздохнули). Филип перебрался в большой светлый дом вместе со своим богатством — приемником, коллекциями пластинок, книг, журналов — и начал вести новую для него семейную жизнь. Вначале он демонстрировал трогательное усердие, играя с падчерицами; читая младшей «Винни-Пуха», средней — «Камо грядеши?», а старшей — страшные истории Лавкрафта; участвуя в домашних делах; учась выполнять несложную работу по дому; готовя по утрам завтрак для всех своих дам, а по вечерам — коктейли, которые супруги традиционно пили вместе перед ужином: сухой мартини для нее, калифорнийский «Зинфандель» для него. Филип перестал писать по ночам и перешел на режим работы, принятый в конторе: с девяти до шести с часовым перерывом на обед, который он проводил в беседах с Анной.
Они оба весьма ценили эти полуденные и вечерние беседы. Общаясь, супруги узнавали друг друга и считали искусство разговора некоей формой любовного состязания. В этой области Анна была расположена признать чье-то превосходство не больше, чем в какой-либо другой. У нее имелся диплом психолога, она рассуждала о Фрейде и Юнге так, словно лично их знала, и, естественно, изначально считала свое мнение по какому бы то ни было поводу единственно верным. Но она была сбита с толку и вначале даже повержена манерой Дика, своеобразие которой, как Анна льстила себе, она почувствовала с первого же дня. Подобно тому, как существуют совершенно особенные любовники, Филип был неподражаемым собеседником, которому, для того чтобы раскрыться, не хватало только понимающего партнера. В отличие от Клео, которая была слишком хорошей подругой, слишком искренней и не прибегающей ни к каким уловкам, чтобы сделать свою речь более эротичной, Анна умела многое.
Это было не только вопросом культуры, в конце концов, всегда можно найти человека, способного с одинаковой непринужденностью рассказать о Шопенгауэре, об аборигенах Австралии или о Нюрнбергском процессе. Нет, тут было нечто совсем другое, некая манера одновременно пылко и вероломно подкапывать почву, защищая с одинаковым рвением совершенно
Филип приучил девочек к этой разновидности Монополии, чтобы сделать вечные покупки недвижимости, от которых они были без ума, менее скучными. Суть этой игры состояла в том, что Банкир, вместо того чтобы довольствоваться ролью арбитра, обладал, подобно Крысе, неограниченной властью менять правила игры. Когда захочет, как захочет, и при этом никто не имеет права потребовать у него объяснить причину этих изменений, а в дальнейшем они его ни к чему не обязывают. Этакий вечный карт-бланш, диктатура в чистом виде, отрицание самой идеи законности. Для того чтобы как следует поразвлечься, в интересах игроков было выбрать Крысой самого порочного и самого изобретательного из них («Фил! Фил!» — радостно кричали девочки). Крыса, достойная этого имени, должна умело распределять мучения, которым она подвергает игроков; позволить им думать, что за ее произвольными решениями стоит некий план, и вырвать их из обычного способа играть в Монополию, используя все средства — от горьких разочарований до обманчивых поощрений, чтобы ввергнуть их в полный хаос; но при этом интерес и напряженность игры не должны ослабевать ни на минуту. Дик был прирожденной Крысой, которая в то время, о котором идет речь, начала раскрываться в полной мере. Недовольный возражениями, он, случалось, в ходе беседы беспардонно отпирался от своих слов, которые все остальные абсолютно точно слышали от него несколькими минутами ранее. Если Филипа пытались пристыдить, он огорченно и смущенно смотрел на собеседника, словно бы спрашивая себя, уж не имеет ли он дело с глухим, извращенцем или сумасшедшим. Анна в таких случаях замолкала, изумленно раскрыв рот. И если впоследствии подобное поведение мужа приводило ее в отчаяние, то поначалу внушало ей нечто вроде уважения.
— Какое счастье, — восклицала она, — что ты не занялся политикой! Ты бы утер нос самому доктору Геббельсу!
Анна полагала, что ее новый муж — гений, хотя он сам этого и не осознавал. Филип считал себя бедолагой и немного сумасшедшим, а свою жену — женщиной умной и чувствительной, которой удалось найти необработанный алмаз, и уж теперь-то она сумеет отшлифовать его и выставить на удивление публики. Анна была убеждена, что с такими особыми дарованиями, о которых свидетельствовали его суждения, когда он чувствовал себя уверенно, Фил станет знаменитым писателем, но для этого нужно, чтобы он работал, причем работал серьезно. Прежде всего, ему следует начать писать настоящие книги, а не разные глупости для подростков, изначально лишающие его всякого шанса однажды получить признание. Эту проблему супруги обсуждали постоянно. Фил был в принципе согласен: все, чего он хотел от жизни, это стать знаменитым писателем. Однако он уже пробовал писать серьезные книги, но безуспешно, и опытным путем узнал, что только глупости позволят ему зарабатывать на жизнь, пусть и не очень обеспеченную. Анна отмела его возражение: раньше, это все было раньше, теперь она все возьмет в свои руки. А финансовая сторона пусть его не беспокоит. Она сама с девочками прекрасно жила на пенсию, выплачиваемую семьей ее покойного мужа. И потом, Фил все-таки может надеяться получить немного денег за свою книгу, которая вскоре выйдет в свет…
Фил тяжело вздохнул и покачал головой: за роман «Порвалась связь времен», сигнальный экземпляр которого он перечитывал в момент их встречи, издатели заплатили меньший гонорар, чем за другие его книги, так как в нем было нечто от серьезной литературы.
— Аванс я уже получил, — объяснил он жене, — а на проценты от продаж надежда слабая.
— Ну что ж, тем хуже, — сказала Анна нетерпеливо, — тогда тебе остается только продать эту грязную нору, где вы раньше жили с Клео, а причитающуюся ей часть выслать позже, когда ты разбогатеешь.